— Да?
— Он спрашивал то же самое. Я не знаю. Если б знал, то сказал бы. Клянусь, что это так. Его знает Атхо.
— Ты с ним разговаривал?
— Одну минутку по телефону. Я говорил с человеком, который сказал, что его зовут Зала. Вернее, это он говорил со мной.
— Почему?
Пер-Оке Сандстрём заморгал. Капли пота стекали ему на глаза, и он чувствовал, как на подбородок ползут из носа сопли.
— Я… Они хотели, чтобы я снова оказал им услугу.
— Что-то твоя история начинает топтаться на месте, — предостерегающе сказала Лисбет Саландер.
— Они хотели, чтобы я снова поехал в Таллинн и забрал оттуда заранее приготовленную машину. С амфетамином. Я не хотел.
— Почему ты не хотел?
— Это было уже слишком. Они же такие гангстеры. Я хотел выйти из игры. У меня же была работа, и я был занят.
— То есть ты хочешь сказать, что гангстером ты был только в свободное от работы время.
— Я вообще не такой человек, — сказал он жалобно.
— Ну конечно. — В ее голосе было столько презрения, что Пер-Оке Сандстрём опустил глаза. — Продолжай. Какое ко всему этому имел отношение Зала?
— Это был сущий кошмар!
Он умолк, и у него вдруг снова ручьем потекли слезы. Он стал кусать себе губы, пока из них не потекла кровь.
— Ты опять топчешься на месте, — холодно заметила Лисбет Саландер.
— Атхо несколько раз принимался меня уговаривать. Харри предостерегал меня, он сказал, что Атхо на меня уже сердится и теперь неизвестно, что он со мной сделает. В конце концов я согласился прийти на встречу с Атхо. Это было в августе прошлого года. Я поехал с Харри в Норсборг…
Губы Пера-Оке продолжали двигаться, но голос вдруг пропал. Лисбет Саландер взглянула на него с прищуром, и голос к нему вернулся.
— Атхо был как безумный. Он кошмарный человек. Ты даже не представляешь себе, до чего он жесток. Он сказал, что мне уже поздно выходить из игры и, если я не сделаю того, что он сказал, мне не быть живым. Он сказал, что мне хотят кое-что продемонстрировать.
— Да?
— Они заставили меня поехать с ними. Мы поехали в Сёдертелье. Атхо велел закрыть мне глаза шапкой. Он напялил мне на голову мешок. Я до смерти испугался.
— Итак, ты ехал с мешком на голове. Что было дальше?
— Машина остановилась. Я не знал, где мы находимся.
— Где они нахлобучили на тебя мешок?
— При въезде в Сёдертелье.
— И сколько времени вы еще ехали?
— Наверное… наверное, около тридцати минут. Они вывели меня из машины. Это было что-то вроде склада.
— И что было дальше?
— Харри и Атхо ввели меня в помещение. Там было светло. Первое, что я увидел, был какой-то бедняга, он лежал на цементном полу. Он был связан и жутко избит.
— Кто это был?
— Его звали Кеннет Густафссон. Но это я узнал уже позже. Они не говорили, как его зовут.
— Что произошло?
— Там был какой-то мужчина. Такого огромного я раньше никогда не видал. Он был просто гигант. Сплошные мускулы.
— Как он выглядел?
— Белокурый. По виду сам дьявол.
— Имя?
— Он не называл своего имени.
— О'кей. Белокурый гигант. Кто был там еще?
— Еще один мужчина. Потасканного вида. Блондин. С конским хвостом.
«Магге Лундин», — отметила Лисбет.
— Еще кто?
— Только я, Харри и Атхо.
— Продолжай!
— Белокурый… Тот, огромный, подвинул мне стул. Он не сказал при мне ни слова. Говорил Атхо. Он сказал, что парень на полу много болтал. И он хочет, чтобы я посмотрел, что бывает с болтунами.
Пер-Оке Сандстрём разразился неудержимыми рыданиями.
— Ты опять застрял, — снова повторила Лисбет.
— Белокурый поднял лежавшего на полу парня и усадил на другой стул напротив меня. Мы сидели в метре друг от друга. Я заглянул ему в глаза. Гигант встал у него за спиной и взял руками за шею… Он… он…
— Задушил его? — подсказала Лисбет Саландер.
— Да… Нет… Он его стиснул. По-моему, он сломал ему шею голыми руками. Я слышал, как хрустнули позвонки, и он умер у меня перед глазами.
Пер-Оке Сандстрём зашатался в петле. Слезы текли из его глаз неудержимым потоком. Он никогда никому об этом не рассказывал. Лисбет подождала минуту, пока он успокоится.
— А потом?
— Другой мужчина — тот, с конским хвостом — принес бензопилу и отпилил у него голову и кисти рук. Когда он закончил, великан подошел ко мне. Он обхватил руками мою шею. Я пытался отодрать его руки. Я тужился изо всех сил, но не мог сдвинуть его пальцы ни на один миллиметр. Но он меня не душил… Он только держал руки на моей шее. Долго держал. А Атхо время от времени брал в руки телефон и с кем-то разговаривал. Он говорил по-русски. Затем вдруг сказал, что со мной хочет говорить Зала, и поднес трубку к моему уху.
— Что сказал Зала?
— Он только сказал, что надеется, что я выполню то, о чем меня просит Атхо. Он спросил, хочу ли я по-прежнему выйти из игры. Я обещал ему, что поеду в Таллинн и заберу там машину с амфетамином. А что я мог поделать?
Лисбет молчала и только задумчиво смотрела на рассопливившегося журналиста, который стоял перед ней в петле. Казалось, она погрузилась в свои мысли.
— Опиши его голос.
— Не… не знаю… Обыкновенный голос.
— Низкий голос, высокий голос?
— Низкий. Будничный. Грубый.
— На каком языке вы разговаривали?
— На шведском.
— Акцент?
— Да, кажется, был немного. Но он хорошо говорил по-шведски. С Атхо они говорили по-русски.
— Ты знаешь русский?
— Немножко. Не говорю свободно. Совсем немножко.
— Что говорил ему Атхо?
— Он только сказал, что демонстрация состоялась. Больше ничего.
— Ты кому-нибудь об этом рассказывал?
— Нет.
— Дагу Свенссону?
— Нет… Нет…
— Даг Свенссон был у тебя?
Сандстрём кивнул.
— Не слышу.
— Да.