Солнечное настроение - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Волчок, Наталья Нестерова, Марта Кетро, и др. cтр.№ 33

Он отпустил ее плечи, отступил на шаг, выпрямился и снисходительно бросил:

– Не много же вы в своей жизни видели.

И вышел.

Она хотела обидеться, но передумала. Это же на самом деле чистая правда – в своей жизни она видела очень и очень немного.

Потом он часто приходил в отделение. Не по вызову к больному, а просто так. Ходил вместе с ней по палатам, или сидел рядом в процедурной, или ждал в ординаторской, если она была в операционной. Все время что-то рассказывал – главным образом о своей жизни. По всему выходило, что жизнь у него была и вправду нелегкая. Ну и что же, что красавец, ну и что же, что душа любого общества, ну и что же, что бабы на шею вешаются… Все это не имеет значения, если человек так безнадежно одинок, если смысла в жизни не осталось, если предали все, кому верил и кого любил, если нет рядом родной души, возле которой можно отогреться, которая поможет и спасет, и – может быть, он слишком замечтался, но – сделает счастливым. У Ольги сердце разрывалось от сочувствия. Она ни о чем не могла думать, кроме как о том, чем ему помочь. И все время чувствовала себя виноватой – потому, что ничего толкового не придумывалось. Ну не советовать же обратиться к специалисту, правда? Это ему-то, самому известному психиатру в городе… А что она сама могла сделать? Если только поменьше внимания уделять больным в отделении? Потому, что Григорий как-то очень болезненно воспринимал ее манеру «нянчиться» с тяжелыми больными. Это он так говорил: «Эта твоя дикая манера – нянчиться с полутрупами… Зачем?» Она старалась скрывать от него, сколько «нерабочего» времени проводит в отделении. Чтобы он не считал, что она им пренебрегает. А бросить манеру нянчиться с полутрупами не могла. Объясняла, что это же ее работа. А про себя знала: это она сама. Уродилась такая, тут уж ничего не поделаешь. Кто-то рождается, чтобы музыку сочинять, кто-то – чтобы прохожих грабить, кто-то – чтобы дома строить, или в футбол играть, или магазином заведовать, или рыбу ловить, или самолеты испытывать… И если человек, рожденный для какого-то дела, с этим делом в жизни встречается, все у него получается очень хорошо. Она родилась, чтобы нянчиться с теми, кому нужна. И у нее это получается лучше, чем у других. Это все знают, и больные, и персонал, и даже эта Светлана Евсеевна с идеально людоедским характером – и та однажды сказала: «Надо этого безнадюжку Ольге отдать. Даже интересно, неужели и этого выходит?» Ольга безнадюжку выходила, когда безнадюжка стал вставать – это после его-то травм, после четырех операций и шести недель в реанимации без проблесков сознания! – на него приходили смотреть из других отделений и даже из других больниц. Болотову жали руку, говорили всякие хорошие слова. Он радовался и гордился, но совершенно не понимал, почему безнадюжка не только выжил, но еще и на ноги встал. Не должен был. Не мог. Нет, Болотов, конечно, хирург замечательный, и все четыре операции – на высшем уровне, но все это от безысходности было, сам же Болотов и сказал: надежды никакой. Ольга таких слов не понимала. Конечно, она уже всякого успела насмотреться, но твердо знала: надежда есть всегда. И даже тогда, когда уже совсем ничего не остается, остается надежда.

– У меня ничего в жизни не осталось, – как-то признался Григорий. – Только надежда… Вдруг что-то произойдет – и жизнь с начала… с чистой страницы… Ты меня понимаешь?

Она его не понимала: зачем с начала, с чистой страницы? Чем его заполненные страницы не устраивают? Но вникать не стала, потому что обрадовалась, что надежда у него осталась. Надежда очень крепкая вещь, она человека вернее всего в жизни держит. Только надо ее как следует тренировать, укреплять, подпитывать. Как, например, ослабленные мышцы. И надежда постепенно окрепнет и вытащит человека из болезни, или беды, или отчаяния – и прямо в счастливую жизнь.

Почему Григорий на ней женился? Вот странно, Ольга ведь никогда не задавала этот вопрос ни себе, ни тем более ему. А почему она вышла за него замуж? Потому, что он был невероятно красив, а она была серой мышкой с безобразно толстыми очками, сквозь которые его неземную красоту все равно не очень-то видела. Потому, что он был известным специалистом, а она медсестрой без всяких перспектив профессионального роста. Потому, что в свои тридцать шесть лет он жил так, будто вся Вселенная создана исключительно ради него, а она в свои девятнадцать спокойно осознавала, что Вселенная о ее, Ольгином, существовании не подозревает и единственная цель ее, Ольгиной, жизни – это облегчить жизнь кому-нибудь еще, а если повезет – сделать кого-нибудь счастливым.

Это оказалось невозможным – сделать его счастливым. Счастливым его могла сделать пригоршня таблеток – какой-нибудь психотропной гадости, доступ к которой у него всегда был на работе. Малая наркомания – так это называют специалисты. Медикаментозная зависимость. Она удивилась, что не поняла этого раньше – все-таки уже довольно долго в больнице проработала, чтобы понять… Впрочем, если бы она не работала в больнице, она бы еще долго, а может быть, и никогда ничего не поняла. Григорий скрывал это ото всех, и от нее тоже, и даже от себя. И это было самое трудное, потому что как вылечить человека, если он не считает себя больным? Он болен?! Да пусть она на себя посмотрит! Он как специалист авторитетно может сказать: она шизофреничка, психопатка и идиотка. И пусть спасибо скажет, что он ее в дурдом не сдает, а возится с ней тут, с мордой обрыдлой… Он наедался всякой дряни до невменяемости, до галлюцинаций, до тяжелых психозов, а потом спал сутками. Просыпаясь, обычно ничего не помнил, с недоверчивым удивлением рассматривал разбитое окно, прожженный диван, Ольгины синяки. Выражал недовольство по поводу обеда: «И это все? Ты что, дурочка моя, думаешь, здорового мужика можно этим накормить?» Или: «Ты куда столько всего наворочала? Опять все пропадет! Никакого понятия об экономии! Говори, не говори – как об стенку горох!» Она жила только надеждой на то, что ей удастся его выходить. Он просто болен. Его надо вылечить. Ничего, потихоньку, день за днем… Она сумеет. Она перетерпит эти страшные дни, и эти еще более страшные ночи, и настанет время, когда Григорий даже и не вспомнит об этих таблетках, и все будет хорошо, и тогда он будет счастлив, и она, конечно, тоже будет счастлива тогда…

– Брось ты, – сказал бывший одноклассник Григория, единственный, кто кое-что знал о его зависимости. – Он давно на колесах, кажется, еще на первой практике начал. Ничего ты не сделаешь. И медицина бессильна. Это я тебе как специалист говорю.

Ольга не поверила, пожалела, что обратилась к нему, никогда больше ни к кому не обращалась и выхаживала Григория одна.

Сначала было два года беспросветного ужаса и ожидания смерти – его или своей. Потом еще два года выплывания из омута – тяжелого, медленного, с периодическими срывами на дно. Потом Григорий совсем перестал есть таблетки, но вдруг обнаружилась его алкогольная зависимость, и это было ничуть не легче. Как она все это вынесла? Как он все это вынес? Она сумела не бросить работу. Он сумел не потерять работу, хотя и сильно сдал позиции, особенно в шальные перестроечные времена. Коллеги открывали свои психотерапевтические кабинеты, или уходили в частные клиники, или – и вовсе в народные целители. А Григорий в это время потихоньку, с трудом, с натугой, возвращался в нормальную жизнь. А Ольга потихоньку, из последних сил, с трудом и надеждой тащила его в эту нормальную жизнь. И хваталась за любую работу, чтобы обеспечить ему эту нормальную жизнь, и чтобы долги отдать, и чтобы он не заметил, что его зарплаты ему едва на сигареты хватает, чтобы не закомплексовал, чтобы не сорвался опять случайно в этот омут… Ой, как же трудно все это было.