Обладать - читать онлайн книгу. Автор: Антония Байетт cтр.№ 73

Они снова оглядели не то благодушный, не то обездушенный фасад «Вифании».

– Стены, наверно, были чумазее. Здание, наверно, выглядело старше. Когда было ещё новым.

– Постмодернистская цитата, а не дом.

Они перевели взгляд на террасу, всю из чистеньких белых деревянных арок, увенчанную миниатюрной башенкой. Террасу только-только начинали оплетать первые побеги клематиса.

Вот, значит, откуда спустилась она тогда торопливым шагом: решительно колышутся чёрные юбки, губы решительно сжаты, руки стискивают ридикюль, в горячечных, широко раскрытых глазах страх и надежда – так это было? А навстречу, со стороны церкви святого Матфия, в цилиндре и сюртуке – он? А наверху, в окне, щурит за стёклами очков затуманенные слезами глаза та, другая?

– Меня вообще не очень интересуют места – или вещи, – которые с чем-то связаны, – признался Роланд.

– Меня тоже. Я работаю с текстами. И увлечённость современных феминисток личными жизнями писателей мне как-то не нравится.

– Но какой же без этого полноценный анализ? – возразил Роланд.

– Можно пользоваться методами психоанализа без всякого личного отношения, – ответила Мод.

Роланд не стал спорить. Это была его мысль – вместе съездить в Ричмонд и обсудить дальнейшие шаги, но не перед этим же действительно жутковатым домишкой. И Роланд предложил перебраться в церковь в конце улицы – массивное, амбароподобное здание викторианского времени, с застеклёнными уже в наше время хорами и тихим кафетерием. В церкви мельтешила детвора: прыгали клоуны в пёстрых костюмах, порхали феи и балерины, торчали мольберты, пиликали скрипки, наяривали магнитофоны. Роланд и Мод пристроились в кафетерии, в уголке, озарённом таким знакомым витражным светом.

С самого января, когда они послали сэру Джорджу иные благодарственные письма, от него не было ни слуху ни духу. У Мод выдался трудный семестр. Роланд искал работу – отправил запросы в Гонконг, в Барселону и Амстердам. Отправил без особой надежды: как-то в Падубоведнике ему на глаза попалась стандартная рекомендация, которую написал на него Аспидс, где тот аттестовал Роланда как старательного, педантичного, добросовестного исследователя, отчего Роланд выходил настоящим учёным сухарём. Они – Роланд и Мод – условились никому о находке не сообщать и ничего не предпринимать, пока не получат известие от сэра Джорджа или снова не повидаются друг с другом.

Ещё в Линкольне, в последний холодный день накануне отъезда, Роланд сказал Мод, что Кристабель, вероятно, намеревалась отправиться вместе с Рандольфом в ту самую естественнонаучную экспедицию в Северный Йоркшир, которую он совершил в июне 1859 года. Роланду это казалось очевидным: он, в отличие от Мод, был прекрасно осведомлён о датах и маршрутах путешествий Р.Г. Падуба. Теперь Роланд рассказал об этой поездке подробнее. Продолжалась она около месяца. Падуб путешествовал в одиночку, бродил по побережью, взбирался на утёсы, изучал геологические породы и морскую флору и фауну. Сначала предполагалось, что у него будет спутник – преподобный Френсис Тагвелл, автор труда «Анемоны Британского побережья», но мистеру Тагвеллу пришлось отказаться от поездки из-за болезни. По мнению литературоведов, рассказывал Роланд, этот месяц научных занятий и привёл к тому, что в творчестве поэта историческая тематика сменилась, так сказать, естественноисторической. Сам Роланд этого мнения не разделял. Ведь интерес к естественным наукам захватил тогда не только Падуба, но и всё мыслящее человечество. Как раз в 1859 году было опубликовано «Происхождение видов». Тогда же обратился к изучению природы приятель Падуба, великий историк Мишле, написавший четыре книги о четырёх стихиях: «Море» (о воде), «Гора» (о земле), «Птица» (о воздухе), «Насекомое» (об огне – поскольку насекомые обитали в жарких недрах земли). В этот же ряд можно было поставить и «природоведческие» поэмы Падуба – вместе с последними шедеврами Тернера, изображавшими стихию света.

Во время путешествия Падуб чуть ли не каждый день писал жене. Письма были включены в собрание, издаваемое Собрайлом. Отправляясь в Ричмонд, Мод и Роланд захватили с собой их фотокопии.

Дорогая моя Эллен,

Я и моя высокая корзина с банками для образцов доставлены в Залив Робин Гуда – оба изрядно помятые от дорожной тряски и перепачканные сажей, которой вперемешку с искрами неустанно посыпала нас паровозная труба. Железная дорога из Пикеринга в Гросмонт проходит Ньютондейлской тесниной – разломом, образовавшимся в ледниковый период, где по случаю крутого подъёма паровоз представляет в романтической вересковой глуши величественное извержение вулкана. Мне при этом припомнился Мильтонов Сатана, рассекающий взмахами чёрных крыл асфальтические испарения Хаоса – и ещё солидный, рождённый усидчивостью, но от этого не менее вдохновенный труд Лайелля о возникновении холмов и образовании долин на пути движения ледников. Я слышал настойчиво-призывные, томительные крики степных куликов, видел, как мне хочется думать, орла – может быть, впрочем, то был не орёл, но всё же парила в прозрачной стихии какая-то хищная птица. Пасутся тут странные узкогрудые овцы, грузные и неповоротливые. Они поскакивают, разбрасывая копытами камни, и рунистые их бока колышутся, словно купы прибрежных водорослей. Или смотрят на тебя с утёсов – чуть было не написал «нечеловеческим взглядом», но каким же ещё? – с видом что-то уж очень враждебным для домашних животных, почти бесовским. Тебе было бы любопытно увидеть их глаза: жёлтые, с чёрной щёлкой-зрачком – вдоль, а не поперёк. Эти глаза и придают им столь зловещий вид.

Нынешний поезд – преемник вагонов славной конножелезной дороги, придуманной и построенной ещё Джорджем Стефенсоном. Я почти жалел, что меня везёт не более степенный предшественник паровоза, а этот пыхтящий, огнедышащий дракон, который замарал мне надетую в дорогу сорочку (нет, домой не отошлю: я не сомневаюсь, что предоставившая мне стол и кров миссис Кэммиш превосходно стирает и крахмалит).

Всё здесь словно хранит свою первозданность: и напластования горных толщ, и крутые мятущиеся валы по приливе, и рыбаки со своими лодками (на местном наречии – «набойными», потому что у них набиты борта), не очень, мнится мне, отличающимися от простых, но подвижных судёнышек, на которых в древности ходили завоеватели-викинги. Здесь, на берегу Германского Океана так и чувствуешь, что за холодным серо-зелёным простором лежит их Северный край – совсем не то, что близость обихоженных полей Франции, столь ощутительная на побережье Ла-Манша. Даже воздух тут вместе и древний и свежий – свежий от запаха соли и вереска, словно бы обжигающий совершенной своей чистотой, и такая же на вкус вода, упоительно журчащая, пробиваясь из ноздреватого известняка: после воды взбухшей Темзы эта кажется чудеснее вина.

Но ты, пожалуй, заключишь, что я не скучаю по тёплому дому, по библиотеке, по домашней куртке и письменному столу, по обществу милой моей жены. Я думаю о тебе неизменно, с неизменной любовью – впрочем, ты знаешь это и без моих уверений. Что твоё здоровье? Довольно ли ты поправилась, чтобы выходить из дома? Не болит ли, когда читаешь, голова? Пиши же, сообщай обо всех своих занятиях. Я ещё продолжу это письмо, и ты увидишь, что я сделался заправским анатомом по части простейших форм жизни: ремесло, которое сегодня привлекает меня больше, чем живописание душевных судорог человеческих.