Детская книга - читать онлайн книгу. Автор: Антония Байетт cтр.№ 78

Так Олив оказалась в постели с Гербертом Метли. Постель находилась в гостинице «Приют контрабандистов», стоявшей на берегу, фасадом к Ла-Маншу. Кровать была продавленная, наверняка скрипучая, а спальня — с неровным деревянным полом и плохо пригнанным окном, на котором висела вязанная крючком занавеска с рыбами. Гостиницей заправляла толстая, подобострастная и чересчур дружелюбная женщина, которая подала любовникам блюдо морских гадов со вчерашним хлебом и маслом. Метли сказал, что время от времени снимает здесь комнату, когда ему для вдохновения нужно побыть вдали от людей. Олив подумала, что «вдали от людей», по-видимому, означает «вдали от Фебы», так как в окрестностях фермы Метли и так никого не бывает, кроме нее. Устроить эту вылазку оказалось удивительно сложно. Пришлось врать. Олив отправилась в Лондон на встречу с издателем и вышла на следующей станции — поэтому сейчас на ней был слишком формальный наряд, в том числе широкополая шляпа и перчатки.

Конечно, упасть в объятия друг друга на сеновале в порыве страсти было бы лучше, но в окружении студентов и разнообразных детей вряд ли осуществимо. Метли все время повторял с приятной настойчивостью: «Вы должны прийти ко мне, должны, это судьба». И мгновенно все устроил, с легкостью, о которой Олив предпочла не спрашивать. За обедом он довольно ядовито и ревниво критиковал «малокровные» теории Августа Штейнинга о безличной актерской игре. Малокровные и малодушные, сказал Метли. В мире слишком мало страсти, чтобы изгонять ее еще и со сцены — на сцене она должна цвести беспрепятственно. Олив было неловко сидеть, есть устриц и обсуждать Клейста с человеком, который вот-вот должен был стать ее любовником. Все было чересчур продуманно, не спонтанно. Олив подумала, что некоторым женщинам это понравилось бы, но не ей. Она стала думать, как бы половчее сказать, что она ошиблась, что хочет домой, но у нее пропал голос, и она никак не могла составить фразу. Так что она доела корзиночку с клубникой и сливками и отправилась за Гербертом по узкой деревянной лестнице наверх.

В спальне он наклонился к замку, запер дверь и поднял руки, чтобы снять с Олив шляпу. Олив стояла неловко, как статуя. Он сказал:

— Ты думаешь, что ошиблась, и хочешь домой. Тебе неловко изменять мужу из мести. Ты чувствуешь, что это не страстный порыв, а механический акт. Вот видишь, я читаю твои мысли. Я тебя знаю.

Олив засмеялась, пробормотала: «Туше!» — и немножко расслабилась.

— Я писатель, я знаю, о чем думают люди. Я умею вкладывать свой разум в чужое тело. Я люблю твое тело, и ты полюбишь мое. Это и невероятно комично, и в то же время невероятно важно — так всегда с сексом. Мы познаем друг друга, как сказано в Писании. Что может быть удивительнее?

Говоря все это, он раздевался и аккуратно складывал одежду на стул. Олив принялась искоса разглядывать его тело. Оно было не бледным с красными конечностями, как у Хамфри, а полностью загорелым, желтовато-смуглым, потому что он принимал солнечные ванны нагишом. Она фыркнула. Тела действительно чудовищно смешны, это он правильно подметил.

— «Я обнажен — и ты должна разоблачиться: Обилием одежд пристало ли кичиться?» [36] — процитировал он. Олив не знала, откуда эти стихи. Он расстегнул ее пояс и принялся за пуговицы.

— Все равно, — сказала она, обретя наконец голос, — ты прав, я действительно думаю, что это ошибка, и мне стыдно.

— Естественно, ты так думаешь, и естественно, что тебе стыдно, — отозвался он, сняв с нее платье и принимаясь за белье. — Но уж я постараюсь, чтобы ты об этом забыла. Потерпи, уже совсем скоро.

И она, обнаженная, бросилась в кровать, не распуская волос, чтобы Герберт не успел разглядеть ее увядшей, изборожденной временем кожи.

Во время соития он много говорил. В отличие от Хамфри: тот был молчалив, мужествен и властен. Метли был ласков, он обвивался вокруг Олив — как змея, подумала она, как саламандра — и бормотал ей на ухо: «Так лучше? А где лучше — тут? Или вот тут? Как хорошо, правда?»

Ее телу по большей части нравилось то, что он делал, а если не нравилось, он быстро менял галс, исправляя ошибку. Олив посмотрела на его «орудие»: оно было тонким и коричневатым, а не толстым, как у Хамфри. Не думай о Хамфри.

— Не думай, перестань думать, — сказал ей на ухо Метли, — надо перестать думать, милая моя, дорогая, — и она перестала думать и достигла пульсирующего оргазма, какого в жизни не испытывала, и испустила мощный крик — наверняка слышно было всей гостинице.

— Я же тебе говорил, я знал, что мы друг другу подойдем, — сказал голос ей в ухо, и она поняла, что от такого теперь трудно будет отказаться, и все же ей было… не то что стыдно… неприятно, что это оказалось настолько по-другому и что она так живо откликалась.

Когда Олив было не по себе, она писала. Она писала, как другие спят, — чтобы потом найти в сновидении истинный смысл или отбросить ненужные образы. Она писала, чтобы снова оказаться в другом, лучшем мире. Вернувшись в «Жабью просеку» после «Зимней сказки» и «Приюта контрабандистов», она породила длинный эпизод, в котором отряд искателей наткнулся на высокий, спеленутый предмет, не то колонну, не то пленника — что-то вроде скульптуры из гипса, обернутое в мокрые бинты, которые, застывая, каменели. Серовато-белый кокон выше человеческого роста. Юный принц двинулся вперед без страха, как всегда. Гаторн остерег его:

— Не трогай. Это сплетенные Ею сети, они всегда ядовиты.

Принц подошел по темному коридору, светя себе фонариком, и увидел, что во впалых тканевых глазницах сверкают живые глаза — они говорили, хотя рот был замотан бинтами и вместо губ был виден лишь небольшой бугорок.

— Оно живое, мы должны его спасти, — сказал храбрый мальчик доброму гоблину.

Тут Олив ненадолго завела в тупик ее собственная изобретательность. Как освободить пленницу, если бинты ядовиты? Но принц пустил в ход свой волшебный меч, который шипел, соприкасаясь с влажным бинтом, и откалывал затвердевшие куски. Теперь Олив видела эту сцену. Извивающиеся куски повязок валялись кругом, и затвердевшие тоже, похожие на глину или фарфор или на сломанные ногти. Когда все бинты были сняты, пленница выступила из своего савана — седовласая женщина со склоненной головой и согбенными плечами. На миг показалось, что она слишком стара, истощена и не переживет освобождения. Она, шатаясь, двинулась вперед, и юный герой подхватил ее в объятия, не давая упасть. И вдруг старушка стала юной феей, снежно-белые волосы исполнились неземной жизни и света, в глазах засиял магический огонь. И тут же снова постарела, губы побелели, кожа обтянула кости.

Спасенная сказала принцу, что она могущественная фея и спустилась под холм, чтобы помочь тем, у кого украли тень. Темная Королева-ткачиха поймала ее в ловушку и спеленала смертельно-ядовитой сетью, сплетенной из теней, из которых темные ткачи высосали все остатки жизни. Если бы им хватило материала, чтобы закрыть ей и глаза, она стала бы такой же, как они. Но в ее взгляде еще оставалось немного волшебной силы.