Детская книга - читать онлайн книгу. Автор: Антония Байетт cтр.№ 134

Чарльза-Карла тоже беспокоила его двойная жизнь. Он гораздо больше, чем девушки, видел и политического бунтарства, и сатирической, богемной жизни Швабинга. Он сидел в густом дыму и песнях «Кафе Стефани» и слушал, как психоаналитики и анархисты проповедуют брожение. Он слушал лозунги. «Единство — насилие князей, тираническое правление. Разброд — насилие народа, то есть свобода» (слова Паниццы). Ораторы проводили многозначительные аналогии между скрытыми, разрушительными частями души и возбуждением толп восставших рабочих и крестьян. Отрицать такие импульсы было опасно — насилие, заговоры, революция, убийство становились необходимыми и желательными по мере борьбы с тиранической властью и свержения ее. Страшно далеки от этого были вежливые педантические писания фабианцев, а еще дальше — скачки и охотничьи выезды знати, приближенной к новому королю: в эти круги, на самый краешек, допускали отца Чарльза благодаря богатству жены-немки. Чарльз был умен и понимал, что может позволить себе быть анархистом, потому что богат. Эстетическую жилку мюнхенских мыслителей — завсегдатаев кафе тешили выбросы простонародной силы — «шаривари», Bauerntanz, Karneval. [76] Karneval и беспорядки шли рука об руку и были прекрасны. Иоахим Зюскинд в основном слушал. Вольфганг говорил мало, но, как и отец, непрестанно рисовал: возбужденно выставленные вперед бороды спорщиков, ноги женщин — складки юбок обрисовывали их, когда женщины, аплодируя, откидывались назад. Леон участвовал в спорах. Он почти чопорно обсуждал необходимость политических убийств. Карл заявил, что не видит необходимости в убийствах — в разрозненных актах, которые имели место до сих пор: анархисты убили французского президента, премьер-министра Испании, императрицу Елизавету и итальянского короля, и все эти действия привели только к усилению гнета. «Сразу видно, что ты англичанин, — беззлобно сказал Леон. — Вы не видали угнетения, с которым сталкиваемся мы. Вас не могут посадить в тюрьму за Unzüchtigkeit („непристойное поведение“, — перевел Иоахим) или за lèse-majesté, а с нашими актерами это случается постоянно. Мы вынуждены ставить серьезные пьесы в частных клубах и кабаре. А потом врывается полиция и сажает артистов в тюрьму или высылает. Оскар Паницца изгнан в Швейцарию и не может вернуться».

— Мы сводим тебя в новое художественное кабаре, «Elf Scharfrichter» — «Одиннадцать палачей», — сказал Иоахим. — По-немецки это звучит гораздо лучше — острое лезвие топора и острые слова артистов.

Карл уже был знаком с немецкими журналами — «Югендом», «Симплициссимусом» — и изумлялся их сатирическому яду и ярости. Иллюстрации в них были элегантные, острые, непристойные и живые. Черные танцующие черти. Бульдоги. Женщины с черными ртами, подобные летучим мышам и вампирам. Поскольку Карл был английским анархистом, Леон как-то предложил ему полюбоваться на карикатуры «Симплициссимуса», посвященные Англии. Леон объяснил Чарльзу-Карлу, что художники Швабинга всем сердцем сочувствуют страданиям буров в Южной Африке. Одна карикатура провозглашала: «Стреляйте англичанам в язык, там сосредоточен весь яд». Другая — ужасный, выразительный шарж на короля Эдуарда, который вместе с офицером колониальной армии топчет ногами буров в концлагере. «Кровь этих дьяволов пачкает мою корону», — говорит король.

— Сильно, правда? — спросил Леон. — Английские туристы пытались добиться запрещения этих карикатур. «Симплициссимус» и кайзера высмеивает: его бесчисленные мундиры, его путешествия на Святую землю.

Карла удивила — отчасти удивила — собственная реакция на эти картинки. Его охватили чистая шовинистическая злость и обида за Англию. Но он скрыл эти чувства от немцев точно так же, как дома скрывал свой анархизм от родных. Он, как и Дороти, временами тосковал по дому, по неторопливой жизни, не такой насыщенной, более раздумчивой. Более вежливой. Ни один англичанин не мог бы так наслаждаться, оскорбляя других. Английская карикатура была бы более смешной и менее… неприятной.

Его повели на представление «Elf Scharfrichter» — в ту ночь, когда в кабаре давали кукольное представление, потому что Вольфганг помогал делать этих кукол и участвовал в самом представлении.

Труппа «Elf Scharfrichter» — одиннадцать артистов, включая Франка Ведекинда, автора пьесы — выходила на сцену в кроваво-красных плащах и масках палачей, с тяжелыми двуручными мечами для отрубания головы и представляла в популярной форме пьесы, песни, кукольные спектакли, театр теней. Они называли этот вид искусства Tingeltangel. [77] Они сравнивали себя с прикладными художниками — «как мебельщик делает стул, чтобы на нем сидели, так мы сочиняем песни, чтобы их пели». Они творили Angewandte Lyrik. Труппа выступала на частной сцене, в таверне, куда вмещалось восемьдесят человек. Зрители сидели за столиками, как в ночном клубе. Когда Иоахим и Вольфганг привели сюда Карла, зал был переполнен. Черные стены были украшены мертвенно-мрачными, элегантными плакатами из «Симплициссимуса» и непристойными японскими ксилографиями — они потрясли Карла, но он старался сохранять типично английскую внешнюю невозмутимость. На обложке программки красовалась гордая обнаженная женщина, стягивающая длинные кроваво-красные перчатки. При входе зрителей встречал тотемный столб: голова очень серьезного человека в парике, напоминавшая о «веке разума». В голове торчал топор палача.

На сцену торжественным маршем вышли палачи, распевая песню, которой традиционно открывались их представления. Песня высмеивала католическую иерархию.

Танцуют тени на стене, как куклы на струне,

О вы, лощеные хлыщи, вы счастливы вполне.

Сидит над вами Кукловод: тиран и сумасброд:

Едва струну потеребит, всяк песню запоет.

Никто погибели не ждет: пьяны и без вина…

…Но средь веселья подведет надежная струна. [78]

В этот вечер палачи со смаком проорали свою песню, и их сменила на сцене Мария Делвард, худая, как скелет, белокожая, с гривой огненных волос и подведенными сурьмой глазами. Она запела, извиваясь в длинном черном платье, о сексе и страсти, о самоубийстве и убийстве — низким, стонущим голосом. Марию освещали фиолетовые прожекторы. У нее был рот вампира. Потом пришел черед кукольной пьесы «Благородное семейство». Зрителей и сцену разделяла оркестровая яма, где помещались и музыканты, и кукловоды. В пьесе коронованные особы Европы были выведены в образе детей, которые подрались из-за игрушек — империи в Южной Африке, дворца в Пекине. Были тут и дядюшка с племянниками — Эдуард Английский, кайзер Вильгельм, царь Николай. Они ревели, как трехлетние мальчуганы, и строили заговоры со всеми против всех. Карл сидел неподвижно, пытаясь разобрать тараторящую речь. Он не любил царей и королей как таковых. Но вдруг опять, неведомо для окружающих, стал англичанином. Это безобразие, что иностранцы так запросто высмеивают образ «зеленой Англии родной», [79] пусть даже ее воплощает толстый, краснолицый, нудный сластолюбец в горностаях и дурацкой короне. Карл ненадолго задумался — каково будет жить в мире, где наконец произойдет долгожданный взрыв насилия и гнева. Действительно ли жизнь под властью палачей в масках и хриплых обольстительниц будет лучше? После спектакля Карл захлопал, а Вольфганг подмигнул ему.