Детская книга - читать онлайн книгу. Автор: Антония Байетт cтр.№ 108

Ни Хамфри, ни Олив не знали в точности, какие предметы изучает Том для будущих экзаменов. Хамфри все время был в разъездах — он читал лекции и писал статьи. Олив сидела в кабинете и скрипела пером. Виолетта готовила пудинги с мясом и почками, штопала носки, а если у Тома был усталый вид, давала ему перед сном молоко и печенье. Иоахим и Тоби допускали возможность, что экзаменов Том не сдаст. В частности, потому, что он иногда просто не являлся на занятия — «я пошел в поход, далеко, спал в палатке, забыл, извините, пожалуйста». Иоахим и Тоби не рассказывали Хамфри и Олив об этих прогулах. Они стали ходить вместе с Томом на прогулки и по дороге обсуждать с ним Шекспира и ботанику.

Результаты осенних экзаменов были странны и поразительны. Том сдал элементарную ботанику с отличием, но провалил общие основы науки. Он провалился по латыни и едва вытянул английский. Он сдал «Основные принципы света, звука и тепла» и провалил математику, чего Иоахим вообще не мог понять. Конечно, учителям Тома было неприятно. Кроме этого, они считали, что Хамфри и Олив могли бы несколько сильнее обеспокоиться неровными результатами и явным равнодушием Тома к исходу экзаменов. Но Хамфри и Олив сказали: ничего страшного, он может снова держать эти экзамены одновременно со вступительными испытаниями в Кембридж. Он справится, сказали родители, хотя никаких оснований для такой уверенности у них не было.

В течение нескольких месяцев, оставшихся до кембриджских экзаменов, Том уходил из дома все чаще, в любую погоду. Он брал учебники с собой в древесный дом. Дороти, которая беспокоилась о брате, не знал, как часто он их открывает. Но она знала, что он подружился с лесником и ходит с ним по лесам, выслеживая хищников и браконьеров, выискивая запрещенные ловушки и капканы. Лесник сначала отнесся к Тому враждебно — лесники не любят гуляющих по лесу детей и отдыхающих, — но теперь, по-видимому, стал принимать Тома всерьез, считая его чем-то вроде подмастерья. Однажды Том показал Дороти виселицу на черной просмоленной стене лесной хижины. К стене были рядами прибиты мертвые изломанные тельца с клювами, острозубыми пастями, приоткрытыми в агонии. Некоторые были совсем свежие — лупоглазая сова, прибитая за крылья, сойка со свернутой шеей, пара горностаев. Другие уже истлели под ветром и солнцем, и от них остались лишь клочки заплесневелой кожи, на которых кое-где еще держались мелкие косточки, зубы, слипшееся перо. Дороти сказала, что это ужасно, а Том ответил, что нет — так устроена жизнь, так живет реальный мир. Дороти как бы небрежно спросила:

— Может, ты на самом деле хочешь стать лесником?

— Ой, нет, — ответил Том. — Я должен идти в Кембридж, это решено. Я просто… мне нравится узнавать у Джейка всякое, учиться новому… например плотницкому делу…

За неделю до кембриджского экзамена Том вышел из дому ночью — не с Джейком, а один. И не вернулся. Были организованы поисковые партии — с большим запозданием, потому что все ждали, что Том придет, как приходил всегда. Его нашли без сознания в неглубоком карьере, со сломанным запястьем и окровавленной головой. Ногу по-прежнему обматывал силок, в который Том попал, выслеживая браконьеров при лунном свете на краю карьера. Том два дня лежал в забытьи, а когда очнулся, то вроде бы плохо соображал и не мог вспомнить, что с ним случилось. Виолетта приносила ему питательный бульон и кормила с ложечки. Он лежал, забинтованный, среди подушек, кротко глядя в окно, на небо.

Конечно, при сложившихся обстоятельствах он никак не мог держать кембриджский экзамен на стипендию и даже вступительные экзамены пересдавать не мог из-за сломанного запястья.

Дороти показалось, что в глубине души он этим гордится.

Том и Дороти замечали то скрытое, потайное, что творилось в семье, а потом, как правило, об этом не думали. Они слышали очередную «арию» Олив за запертой дверью или видели, как Хамфри вдруг, второпях собирается и уезжает. Том и Дороти принимали это к сведению и молчали. Оба боялись раскрыть что-то такое, о чем лучше не знать. У Гедды сдерживающих инстинктов не было. Она была по натуре сыщиком, изыскателем, открывателем тайн и сдирателем покровов. В 1901 году ей было одиннадцать лет, и она не попадала ни в старшие, ни в младшие. Многие часы ее детства прошли в слежке за древесным домом, в попытках подслушать разговоры, участвовать в которых ее не приглашали. Именно Гедда навостряла уши, когда за столом небрежно и многозначительно произносилось имя Мэриан Оукшотт, и Гедда же узнавала почерк миссис Оукшотт на конвертах, хотя ни разу не зашла так далеко, чтобы попробовать прочитать хотя бы одно письмо. Гедда некрепко спала, и по ночам разгуливала босиком по дому, сидела на черной лестнице, стояла в тени высоких шкафов на лестничной площадке. Она знала, что ночью взрослые крадучись ходят по дому. Она знала — и пока ни с кем не поделилась, — что Хамфри Уэллвуд глубоко за полночь навещает Виолетту Гримуит. Он всегда закрывал дверь бесшумно. Гедде хотелось подслушать у замочной скважины, но она ни разу не решилась.

Но как-то ночью из-за двери донеслось что-то непохожее на обычный шорох или хихиканье. Там отчетливо звучали страстные, бурные рыдания, а мужской голос шептал, запинаясь, что-то успокоительное. Виолетта выла, и Гедда подкралась поближе к двери, потому что в этом вое слышались слова, а Гедда поняла, что двое в комнате слишком заняты своим скандалом и не будут прислушиваться к возможным шагам подкрадывающихся детей.

— Может быть, ты ошиблась, — произнес голос Хамфри с деланым спокойствием.

— Раньше я не ошибалась. Мне только чуть за сорок, так что это вполне возможно. Я не могу снова пройти через это, не могу, не могу, не могу. Опять боль, страх, опять нужно будет прятаться. Я умру. И она меня на этот раз убьет, точно убьет…

— Тише, цветочек мой, — сказал Хамфри, и Гедда не поверила своим ушам. — Я о тебе позабочусь, как всегда заботился, мы с тобой находчивые ребята и все устроим, как всегда. Мы ведь с тобой умники. Мы никому ничего плохого не хотим.

— Она меня убьет на этот раз. И я уже больше не могу прятаться, лгать, это невыносимо. Мои дети, плоть от плоти моей, не знают, что они мои… Хотя в каком-то смысле они все мои — кто их мать, как не я? Ох, Бубочка, на этот раз я не переживу, опять скрывать, притворяться, хитрить, я так устала, я лучше умру, покончу с собой…

— И что тогда будет с твоими любимыми детьми? Тише, успокойся, подыши глубже. Я схожу принесу тебе бренди во фляжке.

— Лучше джину, — сказал голос Виолетты прерываемый рыданиями. — Большой стакан неразбавленного джину.

Гедда быстро отступила за шкаф и прижалась к стене. Поджарая фигура отца пронеслась мимо нее и слетела вниз по черной лестнице. Гедда отвлеклась на невероятно дурацкое прозвище. «Бубочка». Оно страшно принижало умного, элегантного отца — почти так же, как внезапно обнаруженная связь с Виолеттой. Это было еще менее приятно, чем его ошибка с Мэриан Оукшотт. И еще Гедде не понравилось, что Виолетта считает Олив способной «убить» кого бы то ни было. С точки зрения Гедды, Олив провинилась разве что некоторой отстраненностью.

И только тут до Гедды дошло услышанное: ей сообщили, что некоторые дети — неизвестно, сколько именно — были, как выразилась Виолетта, плотью от ее плоти.