Боярыня Морозова - читать онлайн книгу. Автор: Владислав Бахревский cтр.№ 70

Цари друг друга плохо слушают, не желал Теймураз Давидович понять, что Россия несла бремя для иных государств непосильное, однако несла. Сразу две войны мыкать с великими государствами, с генералами учеными, с воинами, в солдатских премудростях наторелыми, – пропащее дело, неумное. Алексей Михайлович про то знал и на прежних своих советников обижался, как дитя. На себя только не умел обидеться. Мало кто умеет.

* * *

8 июля вся Великая Россия празднует Казанскую. Патриарх Никон служил в Казанском соборе, построенном спасителем России князем Дмитрием Михайловичем Пожарским. На клиросах поставил два лучших хора: один из малороссов Андроникова монастыря, другой – московский, из лучших голосов. Хотел, чтоб хоры, стараясь друг перед другом, порадовали государя. Проповедь приготовил со словами яко гром, да такой гром, чтоб раскаты в веках громыхивали: о ратной красе русских воевод, о победах во все времена, о том, что святые русские рати не с врагами бьются, но с Сатаной, у Бога надежды и в последние времена будут среди небесного воинства.

Не сказал того слова Никон народу, не снизошел. Вдохновение грудь распирало не овец ради. Святейшему нужен был всего-то один слушатель, один прихожанин, а тот прихожанин на службу не пришел. Трижды был зван: на крестный ход, на обедню, на вечерню. Не пришел.

От такой царской прохлады Никон стал болен. Душевная немощь рухнула на него, как падает вдруг подточенная подземными водами каменная стена. То была минутная слабость, но Никон поддался ей. С наслаждением нянчил мнимое уничижение свое. Весь следующий день он пролежал в постели, но царь спросить о здоровье никого не прислал. Может, и не ведал о патриаршей хвори. Никон не снизошел подсказать келейникам, чтоб не таили его болезнь.

Злая осада подвигнула угнетенного обидами припомнить все свои великие и малые услуги, оказанные царю, царице, царскому семейству, царству, православию, всему народу русскому.

И видел он себя пятиглавым храмом, стены которого уходили в облака, купола же сияли на весь Божий мир, как пять денниц.

«Господи! Господи! Неужто неразумные ради зависти и гордыни готовы развалить столь великое здание, созданное промыслом Божиим, – терзал на себе терновый венец мученика святейший. – Ведь я же не своей волей возведен в патриархи и государи! Не царского рода, не боярского – мордва, крестьянская кость».

Не сдерживался святейший, иное, приходящее на ум, криком кричал от великого негодования на царя-дурака, на боярскую мерзость – эти только о местах думают, как бы хоть на одну задницу да передвинуться к престолу ближе, – на тварь дьяческую, продажную. Зубами скрипел, пребывал в стенаниях и метаниях.

И вдруг успокоился, словно пронесло бурю и нет ее. Кликнул келейника дьякона Иову:

– Приготовь на завтра и в Успенский собор принеси простую монашескую рясу. – И прибавил вдогонку: – Поди купи поповскую клюку, какая будет похуже.

Приказывал, но ничего явно не задумывал, в слове запечатлеться не позволял.

* * *

И настало утро 10 июля. В этот день Русская церковь празднует Положение честной ризы Господней в Москве, молодой совсем праздник, Романовым угодный. В 1625 году персидский падишах Аббас I прислал ризу Иисуса Христа в подарок царю Михаилу, с той поры знаменитое пришествие чествовали особой службой.

Никон с терпеливым смирением послал перед заутреней дьякона Иову известить государя о службе в Успенском соборе. В храме было сиротливо. Успенский ли это собор, коли ни царя, ни бояр – одно простолюдье. Никон медлил начинать службу, сидел в алтаре, положа руки на колени и чуть склонив набок голову, может, и вздремывал.

Наконец громкие шаги через собор, трепет всколебленных движением язычков свечей. Никон этого не мог видеть, но он именно теперь встал и вышел к краю солеи. Посланец царя князь Юрий Иванович Ромодановский встал перед ним и сказал громко, заставляя патриарха страдать от этого громогласия:

– Царское величество гневен на тебя и сего ради к заутрене не придет. Ко святой литургии ожидать не повелел. Ты царским величеством пренебрегал еси, пишешься великим государем, а у нас един есть великий государь – царь.

Никон оправился от смущения, стоял величавый, покойный, с лицом, устремленным к иным заботам, не здешним. Ответил терпеливо, со смиренной теплотой в голосе:

– Называюсь аз великим государем не собою. Того восхотел и о том повелел, называться и писаться, его царское величество. На сие свидетельство мы имеем грамоты. Все они писаны царского величества рукой.

Князя к такому разговору приготовили. Сказал без раздумий:

– Великий государь почтил тебя как отца и пастыря, да ты не уразумел царской доброты, вознесся. Теперь слушай со вниманием. Царское величество велел сказать тебе: отныне впредь не пишешься и не называешься великим государем и впредь почитать тебя не будет!

– Царь гневен, да Бог милостив, – скороговоркой ответил Никон и начал службу.

Не все в храме расслышали разговор между патриархом и князем, не все поняли, что за распря между царем и святейшим, тревога улеглась, служба шла благолепно, чинно, лик у патриарха был светел, торжествен. Священники, сослужившие Никону, поглядывали на него с изумлением: стерпел! И сами себе объясняли: от царя как не стерпеть? В конце службы, перед причастием, Никон вдруг подозвал соборного ключаря:

– Поставь в дверях стражу. Пусть никого не выпускают. Будет поучение.

Сел на лавку у стены, опустил голову, потом встрепенулся и на столе с дарами намахал письмецо:

«Великий государь! Се вижу, на мя гнев твой умножен без правды… Аз же пришелец есмь на земли. И се ныне… отхожу от места и града сего. Сам умей ответ пред Господом Богом о всем дати».

Сие послание понес царю диакон Иова.

Алексей Михайлович собирался от домоганий Никона укрыться в Хорошеве, с соколами поохотиться. Письмо патриаршее прочитал при Иове, когда ему сапоги натягивали, лист держал от себя далеко, за кончик, двумя пальцами. Прочитал и вернул Иове.

– Скажи святейшему, письмо его читано.

Иова кинулся в собор бегом. Служба кончилась. Народ, задержанный в храме, выказывал недовольство. Никон, ожидая ответа от царя, поучения не начинал.

– Читано? – переспросил он Иову. Иова изобразил, как царь письмо держал.

– Читано. Так и сказал: «Письмо его читано».

Никон быстро, вздымая золотые пылинки в столбе света, прошел к амвону. С левого клироса пропели певчие:

– «Буди имя Господне».

Никон, огромный, глядя черно перед собой, ледяным словом будто в погреб всех посадил:

– Ленив я был вас учить. От лени окоростовел, и вы, видя мое к вам неучение, окоростовели от меня. От сего времени я вам больше не патриарх. Если же помыслю быть патриархом, то буду анафема.

Задохнулся от горчайшей обиды.

Люди от изумления уж и не примолкли, затаились умом и сердцем, чтоб толчками крови по жилам не дать свершиться несуразному.