Псы Вавилона - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Атеев cтр.№ 78

– Раз вы все знаете, зачем спрашиваете?

– Не наглей, папаша, не наглей!.. Отвечай, когда тебе задают вопросы.

Всесвятский пожал плечами:

– Мне нечего добавить к тому, что вы уже знаете.

– Нечего? Мило! Может быть, я сумею тебе подсказать. Ты – связник контрреволюционно-шпионской, вредительской организации. Приехал в Соцгород с целью организовать несколько диверсий на промышленном гиганте. Разве не так?

– Ничего подобного. Вы меня с кем-то путаете.

– Смотри сюда, папаша! – вдруг заорал молодец. – Хватит придуриваться! Ты что же, считаешь, тут олухи сидят?! А содержимое твоего чемоданчика? Его-то ты как объяснишь? Вот, подкова… Начнем с нее. Для чего тебе она? Ты разве конюх?

– На счастье.

– Так. Думаешь, я полный идиот?! Такими подковами в Гражданскую поезда под откос пускали. Идем дальше. Вот свечи. Они-то тебе на кой?..

– Дорогу освещать.

– К светлому будущему? Молодец! Находчивый! Если пару свечей бросить в бак с горючим, двигатель внутреннего сгорания будет остановлен! Что еще имеется в этом адском чемоданчике? – Молодец стал рыться в саквояже Всесвятского. Потом бесцеремонно вывалил его содержимое на стол. – Деревянный молоток, в народе запросто называемый киянкой, а к нему деревянные же колья. Поясни?

– А для палатки, – не растерялся Всесвятский.

– Где же сама палатка?

– Украли в дороге.

– Понятненько. Набор хирургических инструментов. Скальпели, ланцеты, ножницы, зажимы… Ты что же, ко всему прочему еще и доктор?

– Обладаю некоторыми познаниями. Приходится много передвигаться, а в дороге мало ли что может случиться.

– Ну вот, ты и проговорился. Передвигается он много! Куда? С какой целью? Диверсии организовывать?!

– О чем вы говорите?

– Я знаю, о чем! Бороду, видишь ты, отрастил! За бродягу сойти хочешь? Сотрудник краеведческого музея! А сбрить бороду да подстричь, глядишь, и проявится белогвардейское мурло. И имя твое вовсе не Всесвятский.

– Но позвольте!

– Что тебе позволить, что?! Вредительством заниматься?!

В тот момент, когда степень допроса, казалось, начала достигать высшей точки накала, дверь кабинета отворилась и на пороге возник человек в полувоенной форме без знаков различия: добротном френче защитного цвета, таких же бриджах, заправленных в щегольские хромовые сапожки. Это был Александр Кириллович Шахов собственной персоной.

– Что тут за шум, Василий Иванович? – поинтересовался Шахов и с интересом взглянул на Всесвятского.

– Веду допрос задержанного, – сообщил молодец с двумя кубарями в петлицах. – Весьма подозрительная личность. Скорее всего связной белогвардейской террористической организации. Все за это говорит…

– Оставьте нас вдвоем, Василий Иванович.

– То есть как?

– Выполняйте, лейтенант!

Молодец нехотя поднялся и направился к двери. У самого порога он оглянулся, словно хотел что-то сказать, но лишь странная двусмысленная улыбка скользнула по его губам.

Шахов уселся на стул напротив Всесвятского, отодвинул в сторону лампу.

– А я ведь сразу вас узнал, Николай Николаевич, – весело сообщил он.

– Не имею чести…

– Да как же!.. Ведь мы с вами встречались. Я, конечно, тогда был несколько моложе. Попробуйте вспомнить.

Теперь свет лампы падал так, что лицо Шахова было освещено хоть и четко, но чересчур контрастно. Одна его половина выступала ярко и отчетливо, другая, наоборот, находилась в тени, так что черты лица выглядели несколько гротесково.

– Лампу, пожалуйста, передвиньте, – попросил Всесвятский.

Шахов исполнил пожелание и тотчас принял свой обычный вид.

– Что-то такое припоминаю, – неуверенно произнес Всесвятский. – Крым, двадцатый год?

– Нет.

– Воронеж, двадцать шестой?

– Опять не угадали. Не буду вас больше мучить. Помните гимназиста? Хутор Мертвячья балка… Археологическая экспедиция….

– Саша?!

– Именно, Николай Николаевич.

– Не может быть! Я считал, что вы погибли. Наводил справки. Сказали: вся семья уничтожена.

– Нет, во время бандитского налета убили только моих родителей.

– Помню телеграмму. Но считал: вы сгинули в годы Гражданской войны. К счастью, нет. Я рад… Просто-таки очень…

– И у меня такое же чувство. Но что вас привело в наш город? Вообще, довольно невероятная встреча. Допрос… Этот кабинет… Мой помощник обвиняет вас в контрреволюции. Как все понимать?

– Недоразумение, исключительно недоразумение. Прибыл в Соцгород в командировку.

– Но что делать здесь археологу?

– Я нынче сотрудник краеведческого музея.

– Ну да ладно. Не буду лезть в душу. Хотелось бы пообщаться в более располагающей обстановке, чем эта темница. Вы, собственно, где остановились?

– У знакомых.

– В каком районе?

– Кажется, он называется Шанхаем.

– На Шанхае?! Почему именно там?

– Так сложились обстоятельства. Гостиница для меня дороговата… К тому же длительное время не видел друзей, приехал, они предложили остаться.

– Но Шанхай пользуется дурной славой… А у нас как вы очутились?

– Можете себе представить, вышел под вечер на улицу, решил, знаете ли, прогуляться. Тут два хлопца хвать меня под белы ручки…

– Да, на Шанхае проводилась облава. Уголовный элемент совсем распоясался…

– Возможно. Не понимаю только, меня-то арестовали на каком основании? Документы в порядке, на уголовника я как будто не похож. Да ведь меня и не в уголовщине обвиняют, а в гораздо более тяжком преступлении. Ваш подчиненный толковал про некую контрреволюционную организацию… Называл меня связным…

– Это он, конечно, хватил. Приношу извинения.

– И какова моя дальнейшая судьба?

– Помилуйте, Николай Николаевич, мы же не гунны. Вы свободны. Сейчас я распоряжусь. – Шахов снял трубку внутреннего телефона. – Федотова ко мне. – Появился давешний молодец. – Вот что, Василий Иванович. Товарища Всесвятского я давно и хорошо знаю. Ему можно полностью доверять. Поэтому приказываю его немедленно освободить. Все ясно?

– Но, товарищ майор…

– Никаких «но»! Под мою личную ответственность.

– Слушаюсь. – Лейтенант исподлобья взглянул на Всесвятского, и во взгляде этом, кроме неприкрытой насмешки, тот прочитал явственное удовлетворение, словно некая намеченная цель была достигнута.

Шахов и Всесвятский вышли из здания управления и остановились во дворике. Стояла глубокая ночь.