Когда он назвал имя вампира-нежити, я похолодела. Может, не
я ее спровоцировала, а Пискари на это настроил. Все обошлось бы, отступи она,
когда я первый раз сказала «нет». Наверное, Пискари понял, что не Айви
доминирует в наших отношениях, и хотел, чтобы она исправила положение, гаденыш
этакий. Какое его собачье дело?
Ник включил передачу, шины захрустели по гравию стоянки.
– В церковь? – уточнил он.
Я посмотрела на Дженкса, и он покачал головой. В нем
ощущался страх, и это решило дело.
– Нет, – ответила я.
Подожду. Дам ей время придти в себя. Ник был доволен не
менее Дженкса. Мы выехали на улицу, направляясь к мосту.
– Ну и хорошо, – сказал пикси, глянул, что у меня
в ушах нет серег, и устроился на зеркале заднего вида. – А какого черта
вообще случилось?
Я подняла стекло, ощутив во влажном ветерке холод
надвигающейся ночи.
– Я ее малость слишком завела во время тренировки. Она
попыталась сделать меня своим… гм… ну, попыталась меня укусить. Ник ее вырубил
моим котлом для зелий.
– Она пыталась тебя укусить?
Я оторвалась от ночного пейзажа и посмотрела на Дженкса – в
свете фар едущих сзади машин его крылья были неподвижны, потом вдруг слились в
прозрачный круг и снова застыли. Со смущенного лица Ника он перевел глаза на
мое встревоженное, потом обратно на Ника.
– Ух ты, – произнес он с расширенными
глазами. – Теперь дошло. Она хотела тебя привязать, чтобы только она могла
заставить твой шрам резонировать в ответ на вампирские феромоны. Ты ей
отказала. Бог ты мой, это для нее должен был быть крутой облом. Не удивительно,
что она так расстроилась.
– Заткнись, Дженкс, – попросила я, подавляя жгучее
желание схватить его и вышвырнуть в окошко. Все равно он догнал бы нас на
первом же светофоре.
Пикси вспорхнул на плечо Ника, разглядывая огоньки приборной
панели.
– Классная машинка.
– Спасибо.
– Все родное?
Ник на секунду отвел глаза от хвостовых огней впередии-дущей
машины.
– Нет, с наворотами.
Крылья Дженкса слились в круг, потом остановились.
– И сколько ты из нее выжимаешь?
– Сто пятьдесят миль в час – с азотом.
– Черт! – восхищенно выругался пикси и снова
устроился на зеркале заднего вида. – Шланги проверь, я утечку чую.
Ник покосился на чумазый рычаг под панелью, явно не
заводской установки, и снова стал смотреть на дорогу.
– Спасибо, а то я гадал.
Он медленно приоткрыл щель в окне со своей стороны. Я хотела
было спросить, но передумала. Нечего в мужские разговоры лезть.
– Ну-ну, – протянул Дженкс. – Едем к твоей
мамочке?
– Ага, – кивнула я. – Хочешь за компанию?
Он подлетел на дюйм – мы налетели на колдобину – и повис,
скрестив ноги в воздухе. – Ага, спасибо. У нее как раз наверное гибискус
цветет. Она не возразит, если я возьму немножко пыльцы?
– А ты у нее спроси.
– Так и сделаю. – Он ухмыльнулся. – А ты бы
закрасила этот красивый засос.
– Дженкс! – воскликнула я, прикрывая шею рукой.
Совсем забыла.
У меня краска бросилась в лицо, когда Ник с Дженксом
переглянулись так по-идиотски, по-мужски. Ей-богу, мне показалось, что я в
пещере. Моя пометить та женщина, и твоя, Клург, не тянуть к ней эта волосатая
лапа.
– Ник, – взмолилась я, остро ощущая отсутствие
сумки. – Одолжишь мне денег? Мне надо заехать в магазин амулетов.
Если есть что-то, что смущает меня больше, чем покупать чары
для цвета лица, так это покупать их с засосом на шее. Тем более когда почти все
владельцы магазинов меня знают. Поэтому я приняла решение в пользу
самостоятельности и попросила Ника заехать на заправку. Конечно, полка с
амулетами возле кассы была пуста, и пришлось мне мазать шею обычной косметикой.
«Кавергерл», ага? Не верьте рекламе. Ник сказал, что все нормально, но Дженкс
хохотал так, что у него аж крылья покраснели. Он сидел на плече у Ника и
трепался о достоинствах девушек-пикси, которых он знал до встречи с Маталиной,
своей женой. Причем трепался этот скабрезный пик-си всю дорогу до окраины
Цинциннати, где живет моя мама, пока я поправляла косметику перед зеркальцем
машины.
– Налево по этой улице, – сказала я, вытирая
пальцы друг о друга. – Третий дом справа.
Ник молча остановился перед домом. Фонарь на крыльце для нас
зажгли, и я поклясться могу, что видела, как шевельнулась занавеска. Я здесь не
была месяца полтора, и дерево, которое я посадила над прахом отца, уже желтело.
Развесистый клен почти закрыл гараж за двенадцать лет, что рос на этом месте.
Дженкс уже вылетел из открытой дверцы Ника, и сам Ник тоже
собрался выходить, но я тронула его за руку.
– Ник?
Его остановил мой встревоженный тон, и он подался назад по
истертой обивке. Я убрала руку, уставилась в собственные колени.
– Ник, я хотела бы заранее за маму извиниться – до
того, как ты ее увидишь, – произнесла я одним духом.
Он улыбнулся, длинное лицо смягчилось. Он потянулся ко мне и
чмокнул в щеку.
– Мамы – это ужас.
Он вылез, и я с нетерпением ждала, пока он обойдет машину и
откроет мне дверцу.
– Ник, я серьезно. Она малость тронутая. Смерть папы ее
действительно подкосила. Она не психопатка там или что, но не думает, что
говорит. Что на уме, то и на языке.
Напряженное лицо его разгладилось:
– Так поэтому только я еще с ней не знаком? Я думал,
дело во мне.
– В тебе? – спросила я, не понимая, и тут же
внутренне вздрогнула. – Ах, это! Человек и ведьма, – сказала я тихо,
чтобы ему не пришлось этого говорить. – Нет.
На самом деле я об этом просто забыла. Вдруг занервничав, я
поправила волосы и потянулась рукой за отсутствующей сумкой. У меня замерзли
ноги, и шлепанцы шлепали по ступеням неуклюже и громко. Дженкс кружил возле
фонаря на крыльце огромной ночной бабочкой. Я позвонила в дверь и встала рядом
с Ником. Господи, пусть сегодня будет у нее хороший день.
– Хорошо, что не во мне дело, – сказал Ник.
– Ага, – согласился Дженкс, приземляясь мне на
плечо. – Твоя мама обязательно должна с ним познакомиться. Увидеть, кто же
дочку трахает и вообще.
– Дженкс! – выкрикнула я – и тут же собралась и
сделала лицо, потому что дверь открылась.
– Рэйчел! – воскликнула мама, бросаясь вперед и
сгребая меня в охапку. Я закрыла глаза и обняла ее в ответ. Она была ниже меня,
и ощущение было странное. Запах лака для волос хлынул в горло, к нему
примешивался едва уловимый аромат красного дерева. Мне совестно было, что я не
сказала ей всей правды насчет моего ухода из ОВ и смертельных опасностей,
которые я пережила. Но не хотелось ее волновать.