Игнорируя мерзкую вонь горящей крови, я быстро сделала какао
для Айви и отнесла к ней в комнату – вода в душе все еще шумела.
Ночник возле кровати заливал бело-розовую комнату мягким
светом – спальня Айви так же мало напоминала логово вампира, как и ее ванная.
Кожаные шторы, закрывающие от утреннего света, были спрятаны за белыми
занавесками. Всю стену занимали фотографии в металлических рамках – она, ее
мать, отец, сестра. Как иконостас.
Среди них много было зернистых фотографий перед
рождественской елкой – халаты, улыбки, растрепанные со сна волосы. Каникулы:
американские горки, загорелые облупленные носы и широкополые шляпы. Рассвет на
пляже, отец обнимает за плечи Айви и ее сестру, защищая от холода. Более новые
фотографии, более резкие и в живых цветах, но мне больше нравились старые.
Улыбки стали механическими, у отца усталый вид. И ощущается дистанция между
Айви и матерью. На самых последних фотографиях матери вообще не было.
Отвернувшись, я стянула с постели покрывало, открыв атласные
черные простыни, пахнущие древесной золой. На ночном столике лежала книга о
глубокой медитации и способах достижения измененных состояний сознания. Я
разозлилась еще сильнее: Айви так старалась, и вот кто-то снова ее отбрасывает
на первую клетку. Зачем? Зачем это все?
Оставив чашку рядом с книгой, я пошла к себе избавиться от
окровавленного халата. Быстрыми от адреналина движениями я кое-как расчесала
волосы и натянула джинсы с черным топом – самое теплое из чистых вещей, потому
что зимнее еще из кладовки не доставала. Бросив халат и дымящиеся тапки мерзкой
кучей на полу, я босиком прошла через всю церковь и взяла ночную рубашку с
крючка на двери ванной Айви.
– Айви? – позвала я, неуверенно постучавшись в дверь
собственной ванной, но услышала только шум воды. Ответа не было.
Больше я стучать не стала и толкнула дверь. Ванную
заволакивал густой туман, от которого у меня легкие будто потяжелели.
– Айви? – позвала я снова, уже беспокоясь. –
Ты как тут?
Она сидела на полу душевой кабинки, свернувшись клубком
длинных рук и ног, вода стекала со склоненной головы, и тонкой струйкой с шеи в
сток сбегала кровь. Внизу, на дне кабинки чуть более светлого оттенка краснота
стекала из другого источника – с ног. Я уставилась, не в силах отвести глаза –
внутреннюю поверхность бедер покрывали глубокие царапины. Может быть,
изнасилование произошло и в традиционном смысле.
На секунду мне стало нехорошо. Волосы Айви прилипли к –
коже, сама кожа побелела, неуклюже торчали руки и ноги, пара ножных браслетов
чернела на белых щиколотках, как кандалы. Ее трясло, хотя вода была обжигающая,
глаза она закрыла, и лицо дергалось от воспоминаний, которые теперь будут
преследовать ее до самой смерти и вечность после. Кто сказал, что вампиризм
обладает шармом? Вранье это. Иллюзия, прикрывающая уродливую реальность.
– Айви?
Глаза ее распахнулись, я отпрянула.
– Я больше не хочу думать, – сказала она тихо. И
не мигала, хотя вода лилась по лицу. – Если я тебя убью, можно будет не
думать.
Я попыталась проглотить слюну.
– Мне уйти? – шепнула я, хотя знала, что она меня
не слышит.
Она закрыла глаза и скривилась. Подтянув колени к
подбородку, чтобы прикрыться, она обхватила их руками и снова заплакала:
– Да.
Меня трясло, но я наклонилась над ней и выключила воду,
схватила полотенце, грубое на ощупь, и остановилась.
– Айви? – позвала я ее испуганно. – Я не хочу
к тебе прикасаться, встань, пожалуйста.
Слезы на ее лице смешивались с водой. Она встала и взяла
полотенце. Когда она пообещала, что вытрется и оденется, я взяла ее
окровавленную одежду вместе с собственным халатом и тапочками, прошла через всю
церковь и выбросила все это на заднее крыльцо. От запаха горящей крови мутило,
как от неудачных благовоний. Потом закопаю все это на кладбище.
Когда я вернулась, Айви лежала на кровати, свернувшись в
клубок, волосы промочили подушку, какао стояло на столике нетронутым. Она
лежала неподвижно, лицом к стене. Я взяла шерстяной плед в ногах кровати, чтобы
ее укрыть, и она задрожала.
– Айви? – спросила я и осталась стоять в
нерешительности, не зная, что делать.
– Я ему сказала «нет», – прошептала она.
Как будто серый рваный шелк медленно лег на снег.
Я села на покрытый тканью сундук у стены. Пискари. Но я не
стала называть его имя, боясь спровоцировать какую-нибудь реакцию.
– Кист меня к нему привез, – сказала она,
вспоминая.
Руки она скрестила на груди, и только пальцы были видны,
вцепившиеся в плечи. Я побледнела, увидев, что под ногтями у нее наверняка
чье-то мясо, и подтянула плед, чтобы их накрыть.
– Кист меня к нему привез, – повторила она,
выговаривая слова медленно и тщательно. – Он был зол. Он сказал, что ты
создаешь ему проблемы. Я ему ответила, что ты ничего плохого ему не хочешь, но
он был зол. И очень на меня сердит.
Я наклонилась ближе, мне это все не нравилось.
– Он сказал, – шептала Айви почти неслышно, –
что если я тебя не могу обуздать, он это сделает. Я ему сказала, что сделаю
тебя своим наследником, что ты будешь вести себя хорошо и нет нужды тебя
убивать, но я не смогла. – Она заговорила быстрее, почти
лихорадочно. – Ты не захотела, а ведь это дар. Прости, мне очень, очень
жаль, я пыталась тебе сказать, – говорила она в стену. – Я хотела
сохранить тебе жизнь, но он хочет тебя видеть. Хочет с тобой говорить. Если
только… – Она вдруг перестала дрожать: – Рэйчел, вчера… когда ты сказала,
что тебе очень жаль – чего тебе было жаль? Что ты меня на это толкнула – или
что сказала «нет»?
Я набрала воздуху, но слова застряли у меня в глотке.
– Ты хочешь быть моим наследником? – едва слышно
сказала она, тише, чем молитва кающегося.
– Нет, – прошептала я, испуганная почти до потери
рассудка.
Ее снова затрясло, и я поняла, что она опять плачет.
– Я тоже сказала «нет», – говорила она, заходясь в
рыданиях, – но он все равно это сделал. Я, наверное, мертва, Рэйчел? Я
мертва? – спросила она, и слезы прекратились от внезапного испуга.
У меня пересохло во рту, я обхватила себя руками.
– Что случилось?
Она резко, со свистом вдохнула воздух и задержала его.
– Он разозлился. Он сказал, что я его подвела. Но еще
сказал, что ничего страшного, что я – дитя его сердца, и он меня любит и он
меня прощает. Сказал, что понимает отношение к любимцам. Когда-то сам их
держал, но они всегда против него восставали, и приходилось их убивать. Это
было больно – когда они предавали его снова и снова. И он сказал, что раз я не
могу сделать тебя безопасной, он сам это сделает. Я ответила, что сделаю сама,
но он знал, что я лгу. – Стон страха вырвался у нее из груди. – Он
знал!