Миниций пожал плечами.
— Чего не знаю, того не знаю. Я почти весь срок проторчал в дерьмовой пограничной крепостце за Гелиополисом. Там, ежели раз в месяц издали женщину увидишь, и то хорошо. Вот овец да — полно.
— Ты хочешь сказать… — с кислым видом промолвил Макрон.
Миниций почесал подбородок.
— Потому-то когорту и прозвали «баранами».
— Ох, извини.
— Извини? — непонимающе переспросил Миниций. — Чего тут извиняться? С ними, чтоб ты знал, не так плохо иметь дело: и денег не просят, и вообще не болтливы. Я тебе так скажу: что, на хрен, самое трудное, так это их ловить. Легче подхватить от весталки дурную болезнь. Как подумаешь… Да, на это ушло время, но я все-таки открыл один фокус. Хочешь, поделюсь?
Отвращение Макрона уступило место похотливому интересу к непристойным подробностям, поэтому он, пригубив еще вина, кивнул. Миниций подался вперед и с видом заговорщика заговорил, понизив голос. Впрочем, не настолько, чтобы сидевшие за соседним столом оптионы не могли разобрать его слов, и Катон заметил, что те обменялись понимающими взглядами.
— Фокус в том, — пояснил Миниций, — чтобы подобраться к ним тихонько. Снимаешь сапоги и идешь на цыпочках, медленно, в направлении ветра. Поспешишь — спугнешь, и придется начинать все сначала. При наличии практики ты сможешь подобраться к ним локтей на шесть. Вот тут как раз и начинается самое главное.
Он выдержал паузу, глядя на Макрона. Тот кивнул.
— Ну, давай дальше.
— Ты припадаешь к земле, набираешь побольше воздуху и издаешь звук, словно шелест травы. — Он умолк и, глядя на Макрона, откинулся на табуретке.
Макрон нахмурился, помолчал и уточнил:
— Травы, говоришь?
— Ага, травы.
Макрон взглянул на Катона, чтобы убедиться, не тронулся ли тот умом.
— Но… Это ты так хохмишь, да?
— Я?!
Миниций воззрился на собеседника с гневным выражением, которое, впрочем, тут же покинуло его физиономию, и он разразился смехом. Оптионы подхватили хохот, а сам ветеран разошелся так, что скоро по его обветренному лицу потекли слезы.
— А до тебя только сейчас дошло, да? Туго ты, я вижу, соображаешь.
Лицо Макрона опасно помрачнело, и Катон поспешил вмешаться.
— Остынь, не заводись. Ты сам его просил рассказать.
Некоторое время казалось, что Макрону не совладать с гневом, но потом он огляделся, увидел, что лица у всех вокруг добродушные, и его малость отпустило.
— Да. Очень, на хрен, смешно. Ты, я гляжу, шутник, Миниций.
— Ну, давай без обид.
Миниций похлопал Макрона по плечу и наполнил ему чашу.
— Давай выпьем. За гаремы Сирии. За лучшие кабаки и лучшее место службы, о каком только может мечтать истаскавшийся центурион-ветеран. — И он осушил чашу одним глотком. Макрон, что Катон отметил со вздохом облегчения, последовал его примеру.
— На сей раз без шуток, — продолжил Миниций. — Сомневаюсь, чтобы мне удалось снова там побывать. Я уже слишком стар.
— А сколько тебе?
— Пятьдесят шесть. Я поступил на службу в двадцать, чтобы отделаться от родни одной девчонки, которая от меня понесла. Эх, и давно же это было… Впрочем, все к лучшему: мне и с флотскими неплохо. Устроился, нашел себе хорошую женщину. Тихая, спокойная жизнь, — мечтательно заключил он и тут же нахмурился. — По крайней мере, так было до недавнего времени, пока несколько месяцев назад не завелись эти проклятые пираты. От них одни неприятности.
На сей раз вперед подался Катон.
— Расскажи-ка нам про этих пиратов.
Миниций, собираясь с мыслями, запустил пальцы в седые, редеющие волосы.
— Все началось с того, что несколько кораблей не прибыли в порт. Произошло это меньше года назад, зимой, когда судоходство не такое активное. Поначалу все думали, что они потерпели крушение. Дело забылось, да только ближе к весне, когда судоходство оживилось, корабли стали пропадать чаще, и это уже наводило на подозрения. Ну а потом, как-то вечером, в гавань вошло маленькое прогулочное судно. Знаешь, из тех яхт, на которых плавают богатеи. Так вот, они курсировали у берегов Иллирии, когда на них напали два пиратских корабля. Схватка продолжалась два часа: пираты повредили им такелаж и, обстреливая палубу, убили многих из команды, но уцелевшим удалось-таки оторваться от погони и оставить разбойников позади. Они пересекли море, подплыли к побережью Умбрии и бросили якорь в Равенне. От них-то первых мы и услышали про пиратов. Думаю, упустив эту добычу, разбойники поняли, что их существование больше не тайна, и начали действовать нагло, по большей части вдоль своего побережья, но иногда совершая набеги на маленькие порты и на нашем. Они совсем распустились.
— А что же флот? — осведомился Катон. — Командование должно было положить этому конец.
— Все не так просто, парень. Наш берег мы худо-бедно патрулируем, но дальние берега изрезаны заливами, возле них полно мелких островов, многие из которых никогда не были нанесены на карты. Там можно спрятать целую флотилию, и ее будет не найти месяцами. Пираты так и делают. Надо думать, они приспособили для своих надобностей некоторые захваченные суда. Как я слышал, им уже досталась пара трирем. Да что там, мы и несколько своих кораблей потеряли.
— Их тоже захватили?
— Они не вернулись с патрулирования, а что именно с ними случилось, никто не знает. Так что, — невесело заключил Миниций, — хлопот у нас нынче по горло. Но в конечном счете мы до этих пиратов доберемся. Так было всегда, причем без особой помощи из Рима. До сего случая.
— То есть?
— Кто-то в верхах, наконец, заметил, что мы делаем важное дело. Поэтому Рим принял решение пополнить несколькими центуриями личный состав корабельной пехоты и перебросить к нам из Мисенума две эскадры. Да и то сказать, эта пиратская шайка совсем распоясалась, и если разбойников не приструнить, они, чего доброго, начнут перехватывать морские караваны с зерном, идущие из Египта. И смогут требовать выкуп с Рима, угрожая ему голодом.
Катон откинулся назад.
— Я и не догадывался, что все так серьезно.
— Да, все серьезно. — Миниций улыбнулся. — Достаточно серьезно, чтобы расшевелить власти, потому что этого они никак допустить не могут. Уж что точно не нужно императору, так это хлебные бунты в столице. Нам было приказано к весне подготовить все для начала крупномасштабной операции. Так что прохлаждаться в ближайшее время никому из нас не придется.
Миниций потянулся за вином и нахмурился, обнаружив, что кувшин пуст.
— Подождите, ребята. Я сейчас еще раздобуду.
Старый центурион, пошатываясь, направился к составленным у дальней стены кувшинам, а Катон придвинулся поближе к Макрону.