Она и сама понимала неубедительность собственных аргументов,
но ее они устраивали. «На втором острове есть люди, они помогут».
Плот лежал рядом – четыре голубые прозрачные банки, в
которых просвечивала вода. Вика неожиданно осознала, что вечером можно было и
не тащить тяжелый плот по песку, а просто вылить все воду в море, а сегодня
залить новую. На секунду она пожалела о том, что ей не хватило
сообразительности накануне, и даже расстроилась, но тут же подумала, что в
таком случае ей снова пришлось бы проверять необходимое количество воды,
поскольку она не делала никаких пометок на канистрах – нечем было. Значит, она
все сделала правильно.
От этой мысли Вика повеселела. Она открыла последнюю банку
тушенки, которую собиралась съесть на своем острове, и начала старательно
жевать мягкие волокна и запивать их водой. Вика знала, что должна хорошо
подкрепиться перед отплытием.
Хорошо подкрепиться… В старом мультфильме симпатичный
медвежонок Винни-Пух говорил, что нужно хорошенечко подкрепиться. И, кажется,
прибавлял: «обязательно». Сейчас, когда она сидела на песке под пальмой и
тщательно пережевывала тушенку, подцепляя ее ножом и не обращая ни малейшего
внимания на падающие жирные капли, фраза плюшевого медведя звучала особенно
успокоительно. «Обязательно нужно как следует подкрепиться. И все будет
хорошо».
Больше Вика ни о чем не думала. Она сидела в каком-то отрешенном
спокойствии, наблюдая за волнами, и в голове ее кружились мысли о том, что в
мешок нужно положить и нож, и пластырь, что рану перед отплытием необходимо
заклеить, а волосы связать в хвостик. Ей казалось, что она всю жизнь сидит на
острове одна, а где-то далеко существует мир – большой, совершенно нереальный
мир, в котором есть города и улицы, и люди, шагающие по улицам, и звучат живые
голоса – женские, мужские и детские, и лают собаки, которых подзывают озябшие
хозяева. Шумят машины, звенит звонок трамвая, и нереальный снег опускается на
пушистые шапки нереальных прохожих.
Мечта. Выдуманный мир, который казался раем отсюда, из ее
одиночества. Одно она знала точно – его нельзя создать так, как необитаемый
остров, а если попытаться, то получится лишь бледное подобие живого города,
населенное механическими человечками, рождающимися внутри ее головы.
Необитаемый остров мог быть придуманным, и при том не менее убедительным, чем
настоящий, – с морем, песком, одиночеством. Но населенному городу с его
улицами, машинами, собаками и мокрыми простынями на балконах, застывающими на
морозе в хрустящее полотно, нужны были запахи, звуки; нужны были тени, делавшие
его живым; нужны были ощущения, которые Вика не могла придумать.
Только вспомнить, но воспоминание было бледным,
расплывчатым.
Ушли прохожие, прощально прозвонил трамвай, заворачивая за
угол, пробежала впереди дворняга с лохматым животом, небрежно вильнув хвостом…
И снег растаял на шапках прохожих, оставив после себя мокрые дорожки на чуть
примятом мехе…
Перед Викой тихо дышал океан, размеренно откатывая и
возвращая волны. Солнце грело все вокруг, тень от пальмы укорачивалась на
глазах, и желто-белый песок словно подбирался ближе к Викиным ногам.
Она встала, огляделась. Пришло время отправляться в путь.
Собрать информацию о любовнице Коцбы оказалось несложно.
Катерина Ромашова, двадцати трех лет, родилась и выросла в Королеве, в Москву
переехала вместе с матерью два года назад. Не замужем, отца нет. Бабкин,
понаблюдавший за «цветочницей», как окрестил ее Макар, выяснил любопытную
деталь: сходство со Стрежиной было только внешним. Ромашова оказалась мягкой,
робкой девушкой с негромким голосом. Единственной похожей чертой характера у
Вики и Катерины являлась скрытность: Сергей не мог понять, отчего девушка, год
встречавшаяся с любовником, ничего не рассказывает о нем приятельницам. «Есть
что скрывать. Прав Илюшин: рано пока входить с ней в контакт. Только все
испортим».
С Асланом было сложнее: действовать предстояло очень
осторожно, и к одному из своих источников, способному дать более полную
информацию, Макар не рискнул обратиться. Их интерес мог стать известным Коцбе,
и тогда на расследовании в этом направлении можно было ставить крест.
Илюшин каждый день звонил в больницу, узнавая о состоянии
Липатова, и каждый раз получал один и тот же ответ: больной пришел в сознание,
но по-прежнему находится в реанимации, и беспокоить его нельзя. Лена Красько,
как они с Бабкиным и предполагали, ничего не могла сообщить о личной жизни
своего шефа.
Им самим пока удалось узнать немногое. Коцба до пяти лет рос
в Абхазии, затем вся семья перебралась в столицу. Три брата Аслана были
подключены к бизнесу, старики-родители так и не вернулись на родину. Илюшин
выяснил, что всего детей было пятеро, но один из братьев умер в младенчестве, а
взрослая сестра погибла вскоре после переезда в Москву в результате несчастного
случая. Связь Ромашовой с братьями Коцбы установить не удалось, точно так же
как с теми бизнесменами, которые посещали клуб Перигорского по субботам.
– Что вовсе не значит, что такой связи нет, –
подвел итог Илюшин, рано утром просматривая итоги работы Сергея.
Бабкин с утра был хмур и раздражен. Все время, что он
занимался «цветочницей», его не оставляло чувство, что они упускают нечто
важное. Накануне Сергей восстанавливал в памяти их с Макаром действия, пытаясь
понять, где они допустили ошибку. Выходило, что нигде. Он мысленно поставил
себе галочку – снова проверить семью Вики Стрежиной, на этот раз более
тщательно, но сам понимал, что эта проверка – от безнадежности: даже если
признать существование мотива, у Стрежиных не имелось возможности отправить
Викторию на необитаемый остров в Тихом океане.
– Кофе будешь? – спросил Макар, зевая.
– Буду. Двойную порцию.
– И мне тоже сделай. – Макар ухмыльнулся и снова
зевнул.
– Нахал ты, Илюшин, – сообщил ему Сергей, проходя
на кухню. К утру дождь утих, облака разогнал ветер, и из окна открылось чистое
светло-голубое небо, к которому тянулись краны со всех окрестных строек. –
Смотри, похоже, погода налаживается. Тебе двойной?
– Ага.
– Что ты постоянно зеваешь?
– Спал мало.
– Неужели думу тяжкую думал, кому возвращать
неотработанные деньги? – сердито бросил Бабкин, отсыпая кофе в большую
медную турку. Турку привез Макару именно он, да и кофе тоже, потому что Илюшин
без всяких изысков пил растворимый, который Сергей и за кофе не держал.
«Прививаю Макару вкус к хорошему», – хмыкнул про себя Бабкин.
– Думать мы с тобой будем сейчас, – возразил
Макар. – А я читал. И даже получал удовольствие.
Сергей только теперь заметил на кухонном столе книжку,
раскрытую на последних страницах. На твердой обложке была нарисована огромная
белая птица, на которой восседал лучник.
– Вчерашняя фантастика? – припомнил Сергей.
– Именно. Между прочим, оказалось, и впрямь неплохая
книжка. Правда, я до конца не дочитал, но это и неважно – все равно понятно,
чем дело кончится.