Глава 18
Я оглянулся.
Лучше бы я этого не делал, конечно…
Вертолет сел рядом с большим ангаром из гофрированного
металла. Маринке велели остаться, а меня, подталкивая в спину, повели ко входу.
Оборачиваться не хотелось. Всю дорогу я отводил взгляд, но их жуткие морды все
время попадались в поле зрения, то прямо, то в отражениях, и мерещились, даже
когда я зажмуривался.
Сразу за дверью была крутая металлическая лестница вниз.
Внизу было полутемно и, похоже, жарко. Я стал спускаться. Люк над головой
закрылся, и я услышал звук засова.
— Кто здесь? — спросили снизу голосом Джора.
— Это я, Костя.
— Ч-черт… и ты тоже…
— И я тоже, брат.
— А Маринка?
Я спустился на пол. Глаза быстро привыкали к полумраку.
— И Маринка…
— Поня-атно…
Все наши были здесь — кто стоял, кто сидел. Джор подошел к
Артуру и без размаха врезал ему в челюсть. Артур рухнул и остался лежать
неподвижно.
— …Ну, привезли нас сюда, не сразу в подвал, сначала
наверху поставили рядком, и подходит такой… холеный, одни ботинки, думаю, тонн
на пять баксов тянут, я уж про галстук помалкиваю… и говорит: так, мол, и так,
признавайтесь — кто трогал щит? Ну и на щит этот показывает. На котором мы
Маринку несли. Ну, мы руками разводим — типа все трогали, а что, нельзя было? А
если острая необходимость? Хорошо, говорит — а кто первый его тронул? Тут
Кобетова принялась права качать. Ну, ты знаешь, как она умеет… В общем, ей дали
по морде. Без затей. Тогда Артур говорит: вы, мол, не тех поймали, потому что
первые, кто в подземелье пробрался, они на машине не поехали — и типа давайте
договоримся, я вам все расскажу, а вы нас отпустите… Ну, этот холеный на него
посмотрел и говорит: деточка, ты не с того конца базар повел. Если ты не
расскажешь все, что знаешь, быстро, вежливо и старательно, то я не то что вас
не отпущу, а жить вы все будете ярко, только очень недолго… Ну, Артур и
рассказал. Правда, мне он потом заливал, что пустил этих по ложному следу…
— Может, и пустил. Например, случайно, — сказал
я. — Ирину Тойвовну он поминал?
— А я не слышал. Его в сторону отвели… Допросили,
выдали нам по аэрофлотовскому пайку — ив подвал. Типа ждите, если все
подтвердится — пойдете по домам, если нет — сами виноваты.
— И вы все время тут сидите?
— Ну а как… постой, Костя, что-то я в твоем вопросе
слышу странное. Что значит «все время»?
— Сколько вы тут сидите? Неделю, больше?
Джор посмотрел на часы.
— Одиннадцать часов. Примерно. Я не сразу…
— Бли-ин! — сказал я. — Как же они нас
развели! Вот сволочи…
И рассказал ему о наших приключениях — опустив весь эпизод с
Ириной Тойвовной и не упоминая куколку-проводника…
— Да, — согласился Джор, — остроумно. Так вот
простенько, шарах по тыкве — и уносите тело. Молодцы…
— Угу, — согласился я. — Не тупые.
— Мягко говоря…
Я встал. Ноги все равно очень болели — будто я много дней
шел, и шел, и шел, лишь изредка отдыхая…
— Тут какая-нибудь вода есть?
— Есть, — сказал Джор.
— Я покажу, — вмешался Хайям.
Подвал имел форму жирной буквы «Е». Вполнакала светились
лампочки в потолочных плафонах, забранных проволочными решетками. Мы сидели
кучкой (и лестница спускалась здесь же) у основания короткой палочки. Хайям же
повел меня в конец длинной верхней. Здесь была темно-синяя фанерная выгородка с
грязным унитазом и железная раковина с одним краном над нею. Стояла также и
табуретка.
— Куда вы шли? — тихо спросил Хайям, когда я,
посетив выгородку, разулся, забрался на табуретку и подставил распухшую ступню
под холодную воду.
— Все равно не дошли, — так же тихо сказал я.
— Так все-таки?
— Помнишь два столба? И туман?
Хайям помолчал.
— Вот так, да? — сказал он наконец.
Больше он ничего не спросил, а я ничего не добавил. Подержал
под струей воды и вторую ногу, потоптался, пошевелил пальцами, обсыхая, надел
чистые носки, эти постирал обмылком, отжал и сунул в карман — может, еще
пригодятся. Меня этой нехитрой премудрости научили еще до армии, и она мне
многажды уберегла мои многострадальные ноги. Передаю эту мудрость вам, не
пренебрегайте. Самые простые вещи нередко оказываются крайне полезными.
На обратном пути я присматривался к стенам. Под потолком
виднелись отдушины, но пролезть в них могла разве что кошка.
— Я уже смотрел, — сказал Хайям. — В том
конце коридора есть дверь. Но она железная и без замка. Во всяком случае, без
скважины. С нашей стороны не открыть. Боюсь, что выход тут только один.
— Телекамер не видел?
— Нет. Но мог и не заметить.
— Это да…
Но оказалось, и Хайям, и все остальные не заметили кое-чего
гораздо большего, навроде слона. Едва мы вернулись к основной группе, как
раздалось негромкое урчание, и стена, что была в торце «короткой палочки»,
отъехала в сторону. Ударил свет, и в этом потоке света появились трое — в
мешковатой униформе, перетянутой ремнями, и в каскетках на головах. Позади них
стояло что-то здоровенное, я подумал, танк, но нет, больше танка, укрытое
брезентом.
— Встали, — сказал тот, что шел посередине и
немного впереди остальных. Когда он подошел совсем вплотную, а меня немного
перестало слепить, я его узнал: это был бритый наголо лжеспасатель, стоявший
рядом с «капитаном Шараповым»; он сказал нам: «Ни слова, ясно?», его я хотел
застрелить первым, если дотянусь до пистолета Шарапова, и это он убил Сергея
Рудольфовича…
Мы кое-как встали.
— Видно? — спросил он через плечо.
— Да, видно, — раздался голос из скрытого где-то
динамика. Скрытого, наверное, там же, где и камера. — Итак, считаю до
пяти…
— Но я правда не понимаю, о чем вы… — Это был
искаженный, но вполне узнаваемый Маринкин голос. — Я не понимаю! Объясните
мне! Я не могу сказать того, чего не понимаю!
— …четыре…
— Не надо! Пожалуйста, не надо!!!
— Пять. Ульфур…
Бритоголовый молниеносно выхватил из кобуры пистолет и
выстрелил.
Маринку провели внутрь ангара. У самых ворот стояло
несколько вездеходов и квадроциклов, чуть подальше — катер на воздушной подушке
и маленький серебристый вертолет на поплавках и со сложенными лопастями. У стен
сгрудились снегоходы — для них был не сезон. А впереди виднелась другая стена,
белая и выпуклая, и к небольшой дверце в ней вела приподнятая на полметра над
землей гулкая дорожка: два длинных стальных профиля с уложенными поперек
дощечками из какого-то красивого, с рельефным рисунком, дерева.