Эти воспоминания были слишком дороги для него, и оттого
раскрывать свое прошлое или свои черты характера было бы чересчур щедрым
жестом. Точно так же он не считал возможным спросить ее напрямую, почему она
предпочла именно его. Он любил ее с той же силой, с которой любил тех трех
странных англичан. Он ел с ними за одним столом. Видел, как они наблюдали его
восхищение и удивление, когда мальчик в зеленой одежде высоко поднял руки и
полетел в темноту над сценой, возвращаясь к маленькой девочке, которая жила в
обычной семье, чтобы научить ее летать тоже.
А там, в темноте Эрита, он прекратит работу, как только
послышится гул самолетов и один за другим погасят огни. Он будет сидеть во
мраке, наклонившись вперед и приложив ухо к тикающему механизму, все еще
сторожа появление щелчков, пытаясь услышать их среди гула немецких
бомбардировщиков.
И потом случилось то, чего он ждал. Ровно через час таймер
сбросился, и взорвался ударный капсюль. Когда вы выкручивали основной запальный
стакан взрывателя, освобождался невидимый боек, который должен был привести в
действие второй запальный стакан – ровно через час, когда сапер уже будет
уверен в том, что бомба обезврежена.
Эта новинка изменила всю технологию работ по обезвреживанию,
производимых союзниками. С этого дня в каждой бомбе замедленного действия
предполагалось наличие второго запального стакана взрывателя. Вывинчивание
только одного (первого) стакана теперь уже не гарантировало факт полного
обезвреживания бомбы. Лучше всего было бы нейтрализовывать такие бомбы, не
дотрагиваясь до взрывателя вообще.
Кирпалу Сингху просто повезло. Он остался в живых благодаря
тому, что раньше, в освещении электрических дуг, обнаружил и вытащил
смертельный второй стакан из взрывателя бомбы-ловушки. В зеленовато-желтой
темноте под бомбежкой он наблюдал бело-зеленую вспышку размером с руку. С
опозданием на один час.
Он вернулся к офицеру и сказал: «Мне нужен еще хотя бы один
такой же взрыватель, чтобы проверить свое предположение».
Они опять зажгли вокруг него свет. В ту ночь он проверял
новые взрыватели в течение еще двух часов. Шестидесятиминутная задержка
оказалась постоянной.
Он провел в Эрите почти всю ночь. Проснулся утром уже в
Лондоне. Он не помнил, как его отвезли назад. Он встал, подошел к столу и
принялся набрасывать чертеж: запальные стаканы, детонаторы, всю схему ZUS-40,
от взрывателя до колец блокировки. Затем он нанес на рисунок все возможные
направления работы по обезвреживанию. Каждая линия была четкой, текст написан
ясно и конкретно, так, как его учили.
То, что он обнаружил прошедшей ночью, оказалось верным. Ему
действительно повезло, коль он остался живым. Такую бомбу невозможно было
обезвредить in situ, не взорвав ее. Он нарисовал и написал все, что знал, на
большом листе синеватой бумаги. Внизу стояло: «Начерчено по просьбе лорда
Суффолка его учеником лейтенантом Кирпалом Сингхом 10 мая 1941 года».
После гибели лорда Суффолка он работал, как безумный,
забывая о себе. В конструкциях бомб постоянно происходили изменения. Он жил в
казармах в Риджентс Парк
[83]
с лейтенантом Блэклером и еще тремя
саперами-специалистами. Они разрабатывали решения, составляя отчеты о каждом
новом виде бомб, с которыми пришлось сталкиваться.
Через двенадцать дней, работая в Директорате научных
исследований, они нашли ответ. Полностью игнорировать взрыватель. Игнорировать
первый пункт инструкции, который гласил: «Вывернуть взрыватель из мины». Это
было великолепно. Они смеялись, аплодировали, обнимали друг друга. У них пока
не было ни одного альтернативного варианта, но они знали, что в принципе правы.
Путь к этой правоте оказался удивительно простым. Проблему
нельзя решить, только сформулировав ее. Лейтенант Блэклер случайно бросил
фразу: «Если вы в комнате с проблемой, не разговаривайте с ней», – а Сингх
подошел к нему и переделал ее по-своему: «Тогда совсем не надо трогать
взрыватель».
Когда они поняли это и сообщили в высшие инстанции, через
неделю было придумано решение. Паровой стерилизатор. В корпусе бомбы нужно
проделать отверстие, а затем главное взрывчатое вещество будет эмульсировано
впрыскиванием пара и вытечет. На некоторое время это решение поможет.
А потом он уже был на корабле, направлявшемся в Италию.
* * *
– Ты обращала внимание, что на бомбах сбоку всегда
что-нибудь написано желтым мелом? Так же, как желтым мелом писали на наших
телах, когда нас выстроили во внутреннем дворе Лахорского форта.
Мы медленно заходили друг за другом с улицы в здание, где
подвергались медосмотру, а потом – во двор по списку. Мы поступали на военную
службу. Врачи проверяли и обследовали нас своими инструментами, руками
ощупывали наши шеи, продезинфицированными щипцами отрывали кусочки кожи.
Тех, кто прошел медосмотр и был признан годным к военной
службе, построили во дворе. Закодированные результаты написаны желтым мелом на
наших спинах. Позже, в строю, после короткого словесного сообщения,
офицер-индиец написал еще что-то желтым мелом на табличках, которые были
привязаны к нашим шеям. Наш вес, возраст, район рождения, уровень образования,
состояние зубов и рекомендуемый род войск.
Меня это не возмущало. А вот моего старшего брата, я знаю,
это оскорбило бы, он пришел бы в ярость, кинулся бы к колодцу, достал ведро
воды и смыл бы все меловые метки. Я был совсем другим. Хотя я любил его.
Восхищался им. У меня в характере – находить всему причину, резон. В школе я
был очень старательным и серьезным, за это он дразнил меня и подшучивал надо
мной.
Конечно, ты понимаешь, что я был не таким серьезным, как он,
просто я ненавидел конфронтации. И ведь это не мешало мне делать то, что я
хотел, и делать так, как я хотел. Очень рано я открыл для себя, что совсем не
обязательно идти на столкновение. Я не спорил с полицейским, который говорил,
что нельзя переезжать на велосипеде через такой-то мост или сквозь такие-то
ворота в форте, – я просто спокойно стоял, пока не становился невидимым, а
потом проезжал. Как крикетный мячик. Как спрятанная чашка с водой. Ты
понимаешь? Этому меня научили выступления моего брата, который всегда был с
кем-то в конфронтации.
Но для меня мой брат был всегда и героем в семье. Я видел и
чувствовал его состояние в роли неутомимого возмутителя спокойствия. Я
наблюдал, как он истощался после каждого очередного протеста, его тело
дергалось в ответ на обиду или какой-то закон. Он нарушил традицию в нашей
семье и отказался, несмотря на то что был старшим сыном, идти в армию. Он
отвергал любую ситуацию, где Англия имела власть. И поэтому его затаскали по
тюрьмам. В Лахорскую центральную тюрьму. Потом в Ятнагарскую… Он лежал по ночам
на своем тюфяке, рука поднята в гипсе, так как друзья сломали ему руку, чтобы
защитить его, потому что он не оставлял мысли о побеге. В тюрьме он стал
спокойным и отстраненным. Еще больше, чем я. Его не оскорбило, что я записался
в армию добровольцем вместо него, что я не стану врачом, как того требовала
традиция; он только рассмеялся и передал мне через отца, чтобы я был осторожен.
Он никогда не пошел бы на войну вместо меня. Он был уверен, что я владею
секретом выживания и обладаю способностью прятаться в тихих местах.