Он сновал вокруг нее в стремительном, изломанном и распутном
танце, горячей ладонью оглаживая пустоту, привлекая эту пустоту к себе на грудь
и застывая в мгновенной судороге страсти.
Звуки знаменитого свинга улетали, истлевая над Влтавой:
последний привет драгоценной пустоте под его правым локтем; поминальный танец
по малютке Эллис – погибшей, потерянной кроткой Эллис; по его совершенной
кукле, по его шедевру, по его абсолютному, бестелесному, ничем не замутненному
счастью…
…Сначала люди хлопали в такт – как оно обычно и
бывало, – но, вглядевшись в его лицо, зрители умолкали, переставали
улыбаться, опускали руки: это был страшноватый танец одинокого безумца с
воздухом вместо партнерши.
Он танцевал…
Почему именно эта немудреная музыка так больно, так
обнаженно и беспощадно повествовала о нем, о Лизе, об их любви; о той
душе, что была взята на службу, и о другой, что не смирилась с отражением;
а еще о той новой душе, что сейчас лишь готовилась прийти в мир, но уже
была победителем…
Что такого заключено было в резком трепетании медиатора по
струнам, в шаркающем ритме гитары, в умоляющем бормотании банджо, в насмешливой
нежной печали по единственной жизни; и как эта музыка соотносилась с тем
миром, что обступил его на этом мосту?
Он танцевал…
В его седых глазах отражалась толпа туристов, катера на
реке, парящие в сетях водяных бликов, почерневшие от времени башни и статуи
моста и зубчатый каменный шов стены в кудрявом боку Петржина… В них
стремительно плыли закрученные неистовой спиралью облака в осколках синего неба;
в них – над простором холмов – улетал Пражский град, отразившись в едкой
слезе беззащитного ока…
Он танцевал… в забытьи, с отрешенным лицом, двигаясь так,
будто и сам он – всего лишь воздух, уплотненный в плоть, всего лишь божья
кукла, ведомая на бесчисленных нитях добра и зла. И, прошивая сердце насквозь,
от головы его тянулась в небо бесконечная золотая нить.
Что ж, он рад был этим номером как-то скрасить грандиозное
одиночество Творца.
Он и сам поработал здесь на славу, он на совесть служил, а
теперь не прочь оборвать по одной эти нити, до последней, единственной золотой,
на которой вздел бы себя над мостом, даже если б не долетел до неба, а только
рухнул в оловянные блики волн…
…Но я останусь здесь.
Я здесь останусь.
Я должен здесь оставаться – покуда есть ты, моя любовь…
Иерусалим, 2010 г.
* * *
Весь год, пока работала над этой книгой, я постоянно
чувствовала поддержку и помощь моих друзей, самых разных моих друзей – и тех, с
кем наша дружба насчитывает десятилетия, и тех, кого я никогда не видела, только
«слышу» интонацию по электронным письмам, – и все-таки считаю своими
друзьями.
Это люди самых разных профессий: кукольники, артисты, врачи,
журналисты, ученые; это львовяне, пражане, самарцы, москвичи и питерцы; жители
далекого Сахалина и еще более далекой Америки, и близких Иерусалима, Хайфы,
Парижа, Берлина, Варшавы…
Я чувствовала их дружественные плечи, их симпатию,
понимание; принимала их бескорыстную помощь… и потому работа, даже в самые
тяжелые моменты, все-таки продвигалась.
Друзья, всем вам – моя искренняя любовь и глубочайшая
признательность!