Я вскинул раскрытые ладони, будто мне нечего скрывать.
— Ты сказала в лифте, что хочешь о чем-то меня
спросить?
Прикусив губу, Ласи надолго задумалась. Потом вздохнула и
села в центре кушетки, заставив двух остальных девушек подвинуться в сторону.
— Да, может, ты сумеешь кое-что объяснить мне,
парень. — Она проглотила ком в горле и добавила, понизив голос: — К
примеру, почему я плачу всего тысячу баксов в месяц за эту квартиру?
Остальные потрясенно замерли.
— Ты говорила, тысячу шестьсот, когда я здесь
жил! — закричал из кухни Роджер.
Ласи закатила глаза:
— Это просто счет за междугородные разговоры. Ты вообще
ничего не платил!
— Тысячу? Всего? — аж подскочила с кушетки одна из
девушек. — Но у тебя же есть портье!
Даже ярость дьявола несравнима с той, которая овладевает
жителями Нью-Йорка, стоит им узнать, что у кого-то дешевая квартира. И,
учитывая лифт, портье в мраморном вестибюле и потрясающий вид на реку, я бы
сказал, что эта квартира стоит не меньше трех тысяч в месяц. Или четыре? Точно
я не знал, настолько это выходило за пределы моих возможностей.
— Что, тут нет всей этой бодяги с регулировкой арендной
платы? — спросил я.
Ласи покачала головой.
— Дом построили только в прошлом году. В этой квартире
я всего второй съемщик, как и остальные на седьмом этаже. Мы все въехали
примерно в одно и то же время.
— Ты хочешь сказать, все первые съемщики съехали
одновременно? — удивился я.
— Да, из всех, четырех квартир на седьмом этаже.
— Тысяча баксов? — сказал Роджер. — Классно!
Теперь я готов гораздо лучше относиться к той штуке.
— Заткнись о той штуке! — отрезала Ласи и
посмотрела на меня с сомнением. — В этом нет никакого смысла. Всю прошлую
зиму я спала на кушетке у сестры в Бруклине, пытаясь найти жилье поближе к
колледжу. Но на Манхэттене все слишком дорого, а жить вместе с кем-то… этим я
была уже сыта по горло.
— Ну, большое спасибо, — сказал Роджер.
— Но потом начальник моей сестры сказал, что у него
есть сведения о доме, который нужно быстро заселить, — продолжала Ласи,
проигнорировав его. — Целый этаж полностью съехал, им срочно требуются
новые жильцы. Вот почему так дешево. Очень дешево. — Ее голос звучал
безразлично.
— Ты не слишком рада этому, — констатировал
я. — Почему?
— Мы подписали договор только на тот срок, на который
он был заключен с первыми жильцами. Осталось всего два месяца. На седьмом этаже
только и говорят о том, что арендную плату будут повышать, выживая нас одного
за другим.
Я пожал плечами:
— А я-то чем могу помочь?
— Ты знаешь больше, чем говоришь, парень, —
решительно заявила она.
Уверенность в ее глазах не позволила мне даже рта открыть —
я не стал ничего отрицать. Ласи пристально на меня посмотрела; теперь она
совершенно точно знала, что никакой я не потерянный давным-давно родственник.
— Здесь что-то произошло, — продолжала она. —
Нечто такое, что владельцы хотят скрыть. Мне нужно знать, что именно.
— Зачем?
— Это даст мне средство для достижения своей
цели. — Она наклонилась вперед, с силой вцепившись в диванные подушки, аж
костяшки пальцев побелели. — Я не собираюсь возвращаться к сестре на
кушетку!
В точности как я сказал: ярость дьявола не идет ни в какое
сравнение.
Я вскинул руки в знак капитуляции. Чтобы узнать от нее еще
что-нибудь, мне придется рассказать ей часть правды, но понадобится время на
сочинение подходящей истории.
— Ладно. Я расскажу тебе, что знаю, — сказал
я. — Но сначала… покажи мне ту штуку.
Она улыбнулась.
— Я как раз собиралась это сделать.
— Это такая крутая штука! — вставил Роджер.
Они явно уже делали это прежде. Не сговариваясь, две другие
девушки выключили лампы около кушетки. Роджер щелкнул выключателем на кухне,
вернулся к остальным и уселся со скрещенными ногами перед белым пространством
стены, почти как если бы это был телевизионный экран.
Стало темно, комнату освещали только оранжевые отблески
далеких уличных фонарей Нью-Джерси и голубоватая полоска света ночника из-под
двери ванной. Другой парень встал с кресла, отодвинул его с нашего пути и
развернулся таким образом, чтобы тоже видеть пустую белую стену.
— Это слайды, что ли? — спросил я.
— Ага. — Роджер захихикал и обхватил руками
колени. — Включай проектор, Ласи.
Она заворчала, нырнула под кофейный столик, вытащила оттуда
толстую свечу и коробок спичек. Осторожно — из-за темноты — пересекла комнату,
опустилась на колени перед белой стеной и прислонила свечу к плинтусу.
— Чуть подальше, — посоветовал Роджер.
— Заткнись! — огрызнулась Ласи. — Я делала
это чаще тебя.
В ее руке вспыхнула спичка, она поднесла ее к фитилю. Еще до
того, как аромат сандалового дерева хлынул в мои ноздри, я почувствовал
человеческий запах нервного предвкушения.
Стена замерцала, словно пустой киноэкран, крошечные
выпуклости штукатурки отбрасывали удлиненные тени, точно миниатюрные горы на
закате. Крапчатая текстура стены проявилась сильнее, и мое зрение инферна,
обостряющееся в сумерках, отмечало каждый дефект. Я мог видеть, как торопливо,
неровно двигались вверх и вниз валики, когда стену красили.
— На что мы смотрим? — спросил я. — На то,
как неумело красили стену?
— Говорил же я! — воскликнул Роджер. —
Отодвинь немного.
Ласи заворчала, но отодвинула свечу от стены. Появились
слова…
Они слабо мерцали в полумраке, буквы расплывались. Чуть
более темный слой краски проступал через верхнее покрытие, как часто случается,
если домовладельцы не утруждаются грунтовкой стен.
К примеру, когда они сильно торопятся.
На стене появилось:
Как мИло что приДЕтся Съесть егО
Я подошел к стене, вблизи темный слой был менее заметен.
Провел пальцами по буквам, дешевая краска на водной основе ощущалась сухой, как
мел. Ногтем я процарапал краску на расстоянии примерно взрослой анкилостомы.
Теперь темный цвет стал виден яснее. Я поднес ноготь к носу и принюхался.
— Парень, это странно, — заметил Роджер.
— Обоняние самое чувствительное из наших ощущений,
Роджер, — объяснил я, не упоминая, к чему именно оно чувствительно: к
этилмеркаптану, веществу, образующемуся на гниющем мясе и испускающему резкий
запах.
Сделав один-единственный вдох, ваш нос в состоянии засечь
одну четырехмиллиардную долю грамма этого вещества. Мой нос был примерно в
десять раз лучше. Также я не сообщил Роджеру, что, один раз понюхав, уверенно
знал — надпись сделана кровью.