«Отчего бы мне туда не сходить? — спрашивал он себя, тревожно озираясь в темноте. — Легавые сейчас про меня совсем забыли». Все случилось так давно, это — он посчитал по пальцам — было четыре месяца тому назад, в декабре пошел пятый. Полиция никогда не расследует дело дольше двух недель, если только не застрелили мэра или не украли миллион долларов.
Пока его никто не видел, он чувствовал себя в безопасности. Дважды он уже отправлялся на север, но, как только оказывался неподалеку от своего старого дома, он останавливался. Либо дождь был не слишком сильным, либо вокруг было слишком много людей. Но сегодня ночью все совсем по-другому. Похоже, что снегопад усилился — его никто не заметит. Он доберется до «Колумбии Виктории», спустится к себе и всех разбудит. Это была его семья, они будут рады его увидеть, несмотря ни на что. Он объяснит, что невиновен. А еда! Он сплюнул в темноту. У них были карточки на четверых, а его мать всегда делала запасы на черный день. Он наестся до отвала. Овсяные лепешки, огромные, может, даже только что приготовленные и горячие. Одежда тоже. У матери осталась вся его одежда. Он наденет теплые вещи и возьмет пару отцовских башмаков. Никакого риска, никто не узнает, что он там был. Зайти всего на несколько минут, самое большее — на полчаса, а затем назад. Игра стоила свеч.
Он прошел под эстакадой на Двадцатой улице и направился к шестьдесят первому причалу. Похожая на амбар пристройка у причала была забита людьми, и он не осмелился пройти мимо. Снаружи вдоль здания узкие мостки, положенные на сваи; Билли хорошо их знал, хотя впервые шел по ним ночью. Мостки были скользкими от растаявшего снега. Он двинулся по мосткам боком, прижимаясь спиной к стене и слыша внизу плеск волн о сваи. Не дай Бог свалиться — влезть обратно он уже не сможет, это будет верная смерть. Задрожав, он переставил ногу и чуть не запнулся о толстый швартовочный канат. Над ним, почти невидимый в темноте, возвышался ржавый борт самого крайнего судна Корабельного городка. Это был самый длинный путь до «Колумбии Виктории», а значит, и самый безопасный. Никого вокруг не было видно, и он по сходням забрался на палубу.
Когда Билли пересек плавучий город, у него вдруг пропала тревога. Погода была на его стороне: снег все так же валил, окутывая все вокруг. И корабли были за него: на палубах никого не было, и никто не видел, как он проходил. Он все рассчитал, он готовился к этой ночи очень долго. Если он спустится вниз и попытается разбудить кого-нибудь из своих, его могут услышать. Но он не настолько глуп.
Добравшись до палубы, Билли остановился и достал длинный шнур, сплетенный несколько недель назад из проводов системы зажигания нескольких старых машин. К концу шнура был прикреплен тяжелый болт. Он осторожно взмахнул им — и болт слабо стукнул в фанерное окно каюты, где спали мать и сестра. Стук наверняка будет слышен в каюте и кто-нибудь обязательно проснется.
Через некоторое время Билли услышал, как внизу отодвинулась фанера и исчезла внутри каюты. Из отверстия высунулась чья-то голова.
— Что такое? Кто там? — Это был голос его сестры.
— Старший брат, — прошептал он по-кантонски. — Открой дверь и впусти меня.
Глава 9
— Мне так жалко Сола, — сказала Ширли. — Как это жестоко!
— Не надо, — ответил Энди, прижимая ее к себе и крепко целуя. — Не думаю, что он чувствовал себя таким уж несчастным. Он старый человек и за всю свою жизнь много чего перевидал и сделал. Для него все было в прошлом, и я не думаю, что он был очень счастлив в этом мире. Посмотри, неужели солнце? По-моему, снег кончился, и небо проясняется.
— Но его смерть так нелепа. Если бы он не пошел на ту демонстрацию…
— Полно, Ширли, прекрати. Сола не вернешь. Почему бы тебе не подумать о сегодняшнем дне? Ты можешь себе представить, что Грасси дает мне выходной — просто из чувства симпатии?
— Нет. Он ужасный человек. Я уверена, что он готовит тебе пакость, о чем ты и узнаешь, придя завтра на работу.
— Да ну тебя, ты говоришь прямо как я, — засмеялся он. — Давай позавтракаем и подумаем, что мы хотим сделать сегодня.
Энди вошел в комнату и зажег огонь, пока Ширли одевалась. Затем он еще раз проверил, все ли вещи Сола спрятаны подальше от глаз. Вещи были в шкафу, он протер начисто все полки и засунул поверх одежды книги. С кроватью ничего не поделаешь, а одеяло и подушку он свернул и тоже положил в шкаф. Теперь кровать больше походила на диван. Вполне прилично. Нужно будет постепенно избавиться от всех вещей Сола. Можно продать их на блошином рынке. За книги дадут хорошие деньги. Некоторое время можно будет лучше питаться, однако Ширли не следует говорить, откуда взялись деньги.
Он будет тосковать по Солу, он это знал. Семь лет назад Сол стал снимать эту комнату. Позднее повышение цен на продукты вынудило его разделить комнату и сдавать половину. Но он не хотел делить ее с кем попало. Он пошел в участок и сказал, что сдает жилье. Энди, живший тогда в полицейских бараках, сразу же переехал к Солу. Так что Сол получил сразу и дополнительный доход, и вооруженную охрану. Поначалу между ними не было дружбы, но потом они сблизились, несмотря на разницу в возрасте. «Ты молод, если молод душой», — всегда говорил Сол и жил по своим собственным законам. Надо же, как много из того, что сказал Сол, Энди запомнил. Он будет постоянно вспоминать его слова. Он не хотел быть сентиментальным — Сол стал первым бы смеяться над этим, — но воспоминания не давали ему покоя.
Солнце светило прямо в окно, ночной холод рассеялся, и в комнате стало очень уютно. Энди включил телевизор и нашел на одной из программ музыку. Не ту, что любил он, а которая нравилась Ширли. Это была вещь под названием «Римские фонтаны». На экране били жемчужные струи. В комнату вошла Ширли, причесываясь на ходу. Энди показал на экран.
— Эта вода не вызывает у тебя жажды?
— Вызывает желание принять душ. Могу поспорить, что от меня исходит ужасный запах.
— Аромат как от духов, — сказал он, с удовольствием наблюдая за тем, как она причесывает волосы, сидя на подоконнике. В них играли золотистые солнечные блики. — Как тебе нравится мысль прокатиться на речном трамвайчике и устроить пикник? — внезапно спросил он.
— Прекрати! Я не понимаю шуток до завтрака.
— Я серьезно. Подвинься-ка. — Он облокотился на подоконник рядом с ней и, прищурившись, посмотрел на допотопный термометр, который Сол прибил к внешней стороне рамы. Большинство цифр отвалилось, но Сол на их месте нацарапал новые, причем по принятой лишь в последние годы в Соединенных Штатах шкале Цельсия. — Уже десять градусов в тени. Могу поспорить, что сегодня дойдет до пятнадцати. Когда ты видела в Нью-Йорке в декабре такую погоду? Нужно ловить момент. Завтра может выпасть полтора метра снега. Из остатков соевой пасты сделаем сандвичи. Речной трамвайчик отходит в одиннадцать, и мы можем прокатиться на машине охраны.
— Значит, ты серьезно?
— Конечно, я не шучу с такими вещами. Настоящая поездка за город. Я же рассказывал тебе о путешествии, которое совершил, когда на прошлой неделе находился в охране. Трамвайчик поднимается по Гудзону до Кретона-на-Гудзоне, где наполняют цистерны. Это занимает два-три часа. Я сам не видел, но говорят, что в парке на мысе Кретон — он вдается в реку — еще сохранилось несколько настоящих деревьев. Если будет достаточно тепло, мы сможем устроить там пикник, а затем возвратимся на трамвайчик. Что скажешь?