– Не важно, хочу ли этого я, мальчик. Так просто будет. Так всегда было. Не тебе решать.
Ян смотрел на её улыбку.
Ян Тайли нравился девушкам, а ему нравилось смотреть, как девушки улыбаются. Он любил смешить их, щекотать, целовать так, чтобы им стало легко и приятно – чтобы они улыбались, потому что улыбка любую дурнушку делает красавицей. Так было, пока он не встретил Марту. Он полюбил её сразу – за лучики ярко-жёлтого света, плясавшие на её губах, словно сквозь них улыбалось солнце…
Но сейчас он понял, что, наверное, ничего не знал о том, как улыбается солнце. До этого мгновения. Потому что вот оно, здесь – на этих губах. Девушка по имени Заря.
Ян с трудом моргнул, выдохнул, покачал головой.
– Я… хорошо, я разбужу её. Если… хотите. Если смогу. Но потом уйду. Меня… меня ждёт невеста, я должен идти к ней.
– Ты не уйдёшь. Не сможешь.
– И кто меня остановит? – вскинулся он.
– Никто. Поцеловав её, ты забудешь обо всех женщинах, которых знал раньше. И просто не сможешь уйти.
Ян верил этому. В другое время лишь притворился бы – но теперь верил на самом деле. И Марта… На краткий, чудовищный миг он подумал, что Марта так далеко… И одни боги ведают, суждено ли ему добраться до неё, увидеть… её улыбку. С которой тоже улыбалось солнце… но это было, наверное, какое-то другое солнце.
– Не сомневайся, – сказал старик и улыбнулся – совсем не так, как улыбалась спящая девушка… и в то же время неуловимо похоже. – Впрочем, я тоже сомневался.
Ян вскинул на него глаза. Медленно проговорил:
– Вы… так вы…
– Её отец.
– Так сколько же вам…
– Сто сорок три, если не ошибаюсь… Неплохо сохранился, да? – Его улыбка на миг поблекла, потом вернулась и засияла с прежней силой. – Ты станешь частью этого народа – а они долгожители.
Жить столетия… и столетиями видеть эту улыбку.
(…Марта…)
Ян нерешительно шагнул ближе. Протянул руку к лицу девушки, отдёрнул, не коснувшись его. Она улыбалась так… безмятежно. Так умиротворённо, радостно, светло. Это не золото её волос отблескивало на плотно сжатых губах – напротив, с губ струился свет, переливающийся в волосах… единственный свет в этом месте. «Тут же нет солнца, – вдруг понял Ян. – Здесь только свинцовое небо… без солнца».
(…а Марта…)
Она была солнцем этого мира.
– Боже, какая же ты красивая, – бессильно прошептал он, хотя знал, что это ложь, не в красоте дело. И, может, даже не в улыбке.
– Вот видишь, – сказал отец девушки-зари. – Я же говорил, это легко.
Ян сделал ещё один шаг и оказался у самого постамента. Ему безумно хотелось коснуться этих губ – и было так страшно… страшно потревожить свет, который затаился на них.
«Она спит, и она счастлива в своём сне», – подумал Ян.
Будет ли она счастлива, когда я её разбужу?
Он не мог ответить на этот вопрос – у него просто не было времени, он уже склонялся над ней, нет, над её улыбкой.
(…Марта, Марта… Марта ведь улыбается… тоже.)
И, уже касаясь дыханием её сомкнутых век, он вдруг увидел, что статуя содрогнулась.
Ян выпрямился, так резко, что закружилась голова. Если это были чары, то самое время им сгинуть – но нет, свет всё так же искрился на губах принцессы древнего народа, и воздух был всё так же тяжёл и душен, и Марта была по-прежнему так далеко…
Только он почему-то и в мыслях видел сейчас её улыбку – не такую, как эта, другую.
А статуя, стоявшая за постаментом, не улыбалась. Ян ощутил мучительную неправильность – и одновременно понял: это вовсе не статуя.
Серые, как пепел, волосы слабо шевелились вокруг её плеч, хотя не было ни малейшего ветерка. А в глазах, где-то на дне глухой дикой тоски – отвращение.
То самое, которое он уже видел. Там, у ворот.
Ян сделал шаг назад. Хотелось смотреть на улыбку Лаурейи, но он не мог.
– Кто это?
Старик молчал долго, очень долго. Потом ответил:
– Это её мать.
– Что она делает здесь?
– Спит. С тех самых пор, как уснула её дочь. И весь город вместе с ней.
– Но они ведь… живые. Они так на меня смотрели… и она вот сейчас…
Старик молчал. Ян резко обернулся к нему.
– Смотрели с отвращением! Что это, дьявол побери, значит?!
– Так ты заметил, – сказал старик со странным смешком и привалился плечом к стене. Ян вдруг словно впервые заметил, до чего же он стар. – А я… не заметил. Тогда, сто семнадцать лет назад. Она так улыбалась… я больше ни на что другое не мог смотреть.
– Что будет, когда я разбужу её? Отвечайте!
– Да ничего… особенного, – вымучено обронил старик. – Это очень древний народ, мальчик. Они высших эльфов считают грязью. Люди для них… любые чужаки для них – грязь. Как и тот, кого грязь коснётся. Ведь нельзя коснуться грязи и не запачкаться… а они не умеют это отмывать.
– Так она станет…
– Изгоем, – кивнул он. – Так же, как и ты. До самой… до того дня, когда уснёт ваша дочь. И она… – он бросил на спящую девушку нежный взгляд, потом перевёл его на окаменевшую женщину, и нежности во взгляде стало ещё больше. – Она будет очень сильно любить тебя. Так… как сумеет. Вам будет хорошо вдвоём.
– Вдвоём? – отозвался Ян. – Всегда только вдвоём, верно? Потому что вы и её сделали такой же неприкасаемой? Эти… люди… проклятье, да они ведь даже во сне ненавидят… нас. Они же спят, и всё равно дрожат от омерзения, едва чуют дух человека. И даже… даже она. Ваша…
– Лаурейя, – вздохнул старик.
Ян медленно выпрямился.
Девушка-заря… мать девушки-зари… дочь и прабабка девушки-зари. Вы тоже так улыбались, каменная леди? Вы тоже были счастливы в своём сладком сне? Правда? Ведь так улыбаются только от счастья.
И что вы сказали, когда открыли глаза?
Постойте… я знаю. Вы сказали: «Зачем? Зачем, зачем?! Проклятый, ничтожный человек, зачем?!» Вы ведь были счастливы там… А потом, конечно, полюбили его – потому что он остался единственным существом в вашем мире, не отвернувшимся от вас.
– Почему вы не уснули?
– Что?
– Почему не уснули вы?! – почти закричал Ян. – Почему не ушли вместе с ней?
– Кто-то должен был ждать тебя. Объяснить…
– Не продолжайте, – сказал Ян, делая шаг назад. – Вы… вы сто лет здесь… совсем один. Не продолжайте.
– Это не трудно, – умоляюще проговорил старик. – Достаточно просто смотреть на её улыбку. Это так хорошо… поверь мне! Это же и есть настоящее счастье. Взгляни только…