Как вдруг обе женщины:
— Ой блядь! — вместе и захохотали, хотя ни над чем в особенности смешным. Дело происходило где-то в вестибюле суда, и какой-то мелкий тип с походкой качка, в костюме, пересёк кадр слева направо. Дица перемотала плёнку.
— Угадай, кто, Прерия.
— Бирк Вонд? А на паузу нельзя, заморозить?
— Извини. На видео-то мы всё перевели, копии имеются, но смысл был в том, чтобы распределить архивы понадёжней, а мне достались вот все плёнки. Во, во, опять этот шайгец. — Бирк собрал своё кочующее большое жюри в Орегоне — разобраться с подрывной деятельностью в студгородке небольшого местного колледжа, и «24квс» отправились туда снимать разбирательство, ну или что сумеют найти — Бирк вечно менял места заседаний и время в последнюю минуту. Они за ним гонялись из здания суда, под дождём, до мотеля, затем в выставочный зал на ярмарочной площади, по аудиториям колледжа и старшей школы, на площадку кинотеатра для автомобилистов, наконец обратно в суд, и вот там Френези, уже совершенно его не ожидая, просто пытаясь заснять старые фрески УОР на темы Правосудия и Прогресса, если удастся как-нибудь вытянуть цвета, ибо за годы после Новой Сделки те потемнели, посреди медленной панорамы вокруг ротонды умудрилась поймать в видоискатель эту компактную фигуру в бежевой двойной вязке, шагавшую к лестнице. Другой глаз за камерой из той же группы мог бы и не обратить внимания, сочтя его очередным помпезным функционером. Немного наехав на лицо, она повела его. Она не знала, кто это. А может, и знала.
Снимала она своей верной 16-миллиметровой «Кэнон-Скупик», купленной новьём в «Камерном Брукса» в центре Сан-Франциско, подарком Саши, с одним встроенным трансфокатором, кнопкой управления на конце рукояти, жмёшь на неё большим пальцем, а на видоискатель нанесены очертания телеэкрана, чтобы кадр можно было строить для вечерних новостей, хотя именно этот, с Бирком, в итоге попал на простыню, прикнопленную к стене номера в мотеле, светонепроницаемые шторы задвинуты от субтропического сверка, и большинство состава «24 квс» плотно сбилось вместе глядеть отснятое в Орегоне сырьё.
— Так это Обвинитель, ммм? — Зипи Писк несколько мечтательно на слух.
— Это был Обвинитель, — безмятежно уточнила Кришна.
— Ага, красивенькие у тебя дубли с этим уродом вышли, — полуподдразнила подругу ДЛ. — Что происходит?
Бирк скорее был фотогеничен, нежели симпатичен, с этим своим крепким высоким лбом, модноватой восьмиугольной оправой, причёской, как у Бобби Кеннеди, мягко обветренной кожей. Лица Френези за «Скупиком» он толком не разглядел, а вот ног не заметить не мог никак, длинных, голых, гладко мускулистых, бледных в дождесвете, среди судебного эха. И почувствовал, как она на нём сфокусировалась, на нём одном — линии силы. Катушка закончилась, она сняла большой палец, явила лицо.
— Я попался, — сказал Бирк Вонд, извлекая Мальчишескую Ухмылку, как ему говорили, действенную, но не разрушительную. — Может, и я вас как-нибудь поймаю.
— Всё уже есть у ФБР… проверьте.
— О, их только идентификация интересует. Мне бы хотелось чего-то более, — стараясь слишком не пялиться на эти достопримечательные ноги, — развлекательного, вы б, наверное, сказали.
— Немного… судебной драмы, быть может.
— Вот, пожалуйста. Тогда вы — звезда. Мы все очень хорошо проведём время.
— Похоже на ещё какой-то фуфловый ритуал унижения Государством, так что спасибо, но я пас.
— О — у вас не будет выбора. Придётся удовлетвориться.
Она двинула вперёд свою хорошенькую челюсть.
— Не удовлетворит.
— Тогда придётся для удовлетворения прийти человеку в мундире и с большим пистолетом.
Надо было Френези тут ему что-то выпалить — что угодно — и свалить оттуда, и какое-то время не попадаться. Эта процедура была бы корректной. А она вместо этого не очень понимала, зачем сегодня надела эту малюсенькую мини-юбку, разумнее было б в брюках.
Её молчание в затемнённом номере мотеля углублялось, как румянец.
— Это же просто кино, — сказала наконец она. — Думаете, свет сгодится?
— На ‘уесоса «Зиппо» жалко чиркнуть ненастной ночью, — по мнению Млата Потита. У всех в «24квс» имелись собственные мнения по части света, а общего в них всех было одно — одержимость. Собрания, устраиваемые ради дела, неизменно превращались в ссоры о свете, что случались до того часто, что стали казаться самой сутью «24квс». Вопреки Хауи и его пропаганде имеющегося света, потому что он дешевле, Френези активно желала привлекать энергию, вливая света как можно больше, сколько удастся освободить у местной энергетической компании. В фургоне с оборудованием, среди кварцевых ламп и параболических алюминиевых прожекторов, измерителей цветовой температуры, синих светофильтров, кабелей различного сортамента, осветительных штативов и стремянок, имелись также устройства для доступа к энергосетям, разработанные Хабом Вратсом, который и обучил её ими пользоваться, усовершенствованные соответственно требуемым случаям его дщерью, «юным электриком», как он любил её называть, рассчитанные на отсос, где это возможно, жизнетворной силы фашистского чудовища, самой Центральной Власти, безжалостной, как торнадо или бомба, однако всё равно почему-то, как ей стало открываться в снах того периода, лично осознающей, обладающей собственной жизнью и волей. Часто, сквозь какой-нибудь густой молниеподобный толчок ночи в ночи, она уже совсем было видела Её лицо, но тут включался пробуждающийся ум и отправлял её разбрасываться наяву во вроде бы мир, только что сформатированный, даже невинный, но из него, как оказывалось, создание это отнюдь, в конце концов, не изгнано, лишь стало — ненадолго — не таким видимым.
— Не думаешь, что они узнают, когда полезем с этими датчиками, клеммами и прочей сранью? Однажды они будут нас поджидать, — предсказал Млат.
— Таким уж мы делом занимаемся, — это ДЛ.
— У-гу, но мне все ваши жопы вытаскивать из города, когда это произойдёт. — Другой крупный нескончаемый диспут здесь был насчёт притязаний плёнки против «реальной жизни». Окажется ли когда-нибудь необходимым кому-нибудь из них умереть за кусок плёнки? Такой, что, может, никуда и не сгодится? А изувечиться или пострадать? Каким тут должен быть уровень риска? ДЛ отделывалась улыбкой под некоторым углом, словно бы в неловкости.
— Плёнка равна жертве, — объявляла Дица Писк.
— Не стоит дохнуть ни за какие уебанские тени, — ответил Млат.
— Покуда у нас есть свет, — Френези, вроде бы так уверенно, — покуда мы его сюда вливаем, с нами всё хорошо.
— О как? они тебе просто жопу от розетки отключат.
— Фары повышибают, чувак, — хихикнул Хауи.
Френези пожала плечами.
— Меньше таскать. — Невозмутимый базар, учитывая опасности, в которых они уже бывали и которые миновали, больше, чем большинству киношников выпадет за всю карьеру. Она что, и впрямь до того суеверна, или как ещё это называется — наивна? — что думает, уже так углубившись в жизнь, которую, как она считает, сама выбрала, о какой бы то ни было защите для себя — и впрямь верила, будто сколько в её Ящичной тушке этого есть, сколько будет она впитывать в себя освобождённые галогеновые лучи, столько ничего оттуда не сможет ей повредить?