Город святых и безумцев - читать онлайн книгу. Автор: Джефф Вандермеер cтр.№ 95

Моя вторая зима в Морроу была долгой и суровой. Майон не смог вернуться, чтобы мне помогать, и вырученного от мелочей, которые я продавал, ходя от дома к дому, едва хватало на обед. Мои башмаки износились, и я не мог их заменить. Я отказался от моей каморки на чердаке, чтобы купить уже поношенные башмаки, и два месяца прятался в закоулке труффидианского собора, а еще временами крал хлеб, когда не мог выносить голода. Если мне везло, я мог позволить себе купить на обед сваренное вкрутую яйцо.

Когда кончилась зима, я снова стал ходить по домам. Первые несколько дней недели я ходил в разные части города. В последние оставался в окрестностях улицы Деккле, чтобы там продавать мои товары прохожим перед мебельными и антикварными лавками.

Через несколько месяцев владелец одной лавки отвел меня в сторону и сказал: «По тому, как ты говоришь, и по твоей осанке, я вижу, что ты дельный юноша и готов работать. Хватит тебе торговать с лотка. Я хочу продать мою лавку. Я тебя научу моему делу, а ты купишь мою лавку. Ты будешь выплачивать мне деньги по частям, раз в неделю или раз в месяц». Это был Вольф Шользен, добрый человек, которому я обязан всем. Через несколько недель вернулся Майон, разорившийся и усталый, и мы долго про то говорили. Мы решили принять предложение Шользена. У нас не было выбора. Через контору, которой заправляли наши соотечественники, мы сумели получить кредит, выплаты по которому растягивались на несколько лет. После того как я купил ту лавку, Майон тоже купил одну, и, пока он не женился, мы были партнерами.

К тому времени в Урльскиндер прибыли новые беженцы, кое-кто — кровные родичи, другие — северные соседи, которых также вынудили бежать армии Халифа. Прошла весть, что мы добились большего, чем остальные, и в Морроу пришли десятки мужчин и женщин, которые хотели у нас работать. Репутация у нас была хорошая, и через мелкие банки мы сумели получить заем на 500 селов с выплатой через год. Поскольку большинство новоприбывших были молодыми неженатыми мужчинами, мы купили им лавки. Еще время от времени мы давали им взаймы наличные деньги, и каждый жил экономно и выплачивал занятое. В результате мы могли пообещать всем новоприбывшим из Урльскиндера, что они могут есть и спать с нами, пока сами не устроятся в городе. Это было началом и причиной тому, почему столь многие иммигранты в Морроу стали владельцами лавок.

Со временем из Урльскиндера перебралась в Морроу моя собственная семья. Когда приехала с нашей сестрой Прейдол и маленькой двоюродной кузиной по прозвищу Зуделка наша мать, жизнь изменилась к лучшему. В том месте, где осматривали всех новоприбывших, чиновники и доктора говорили с каждым на его собственном языке. Прейдол и Зуделку тут же пропустили, но мать задержали. Потребовалось время, чтобы осмотреть ее глаза. Врачи опасались болезней, которые могут привезти с собой беженцы. Мы это знали и понимали и были довольны, а после забыли. Но однажды, много позднее, когда наша мать и еще несколько женщин разговаривали в доме Прейдол, она им рассказала, что во время осмотра к ней обратился доктор и спросил, зачем она приехала в город. Когда же она ответила, что приехала к своим сыновьям, к Хоэгботтонам, ее тут же пропустили. Это была неправда, зато показывает, как она нами гордилась.

Мы заранее подготовили дом, чтобы мать и Прейдол могли жить в довольстве. Я, будучи холост, делил с ними кров. Мы все были счастливы. Потом Прейдол вышла замуж, и мать переехала к ней.

На неделе я ходил к ним в гости. Мать очень часто навещала нас в наших лавках и брала у нас деньги, чтобы посылать своей бедной сестре, поселившейся с мужем в Низимии, городе в далекой восточной провинции Халифской империи. Даже когда мы жили в Урльскиндере, мать считала своим долгом помогать сестре, которая была беднее нас. Когда она ходила на рынок, то по дороге домой заходила к сестре, которая тогда еще не отбыла в Низимию и у которой дом был полон детей, и оставляла ей немного еды и лишь потом шла к себе. Мы все об этом знали, кроме моего отца, но никто из нас, детей, ни разу и словом не обмолвился.

Некоторое время наша мать была всем довольна. Она посылала деньги и письма сестре и в ответ получала письма — до начала нескольких войн, которые Халиф повел с собственным народом. Переписка с империей внезапно оборвалась. Никаких больше писем из Урльскиндера и Низимии не приходило, и наша мать забеспокоилась. Мы уверяли ее, что войны продлятся не больше полугода. Так все тогда думали. Но с каждым проходящим месяцем она волновалась и тревожилась все больше и совершенно переменилась.

Она часами сидела у себя в комнате, часто молча. Однажды вечером, когда мы сидели в столовой и приятно беседовали, наша мать спустилась очень расстроенная и со слезами спросила, как может быть такое, чтобы не пропускали письма сестры. Она умоляла, чтобы мы все вместе пошли к Халифу и спросили, как он может допускать, чтобы сестры так долго ничего не знали друг о друге. Как он может допускать такое! Такая мука была в ее вопросе, что мы испытали боль большую, чем могли бы стерпеть.

Через несколько дней мы пережили первую с самого нашего прибытия в Морроу смерть в семье. Почему-то я всегда буду связывать горе матери и эту смерть. Прейдол заболела от ржи, пораженной микофитом. Остальные поправились, но у Прейдол болезнь становилась все тяжелее. От нее она не могла удерживать в себе пищу, и цвет кожи у нее так изменился, что она стала почти прозрачной. Четыре дня спустя она умерла. Это нас потрясло. Мы плакали много дней. Мы столько пережили и, добившись так много, наверное, думали, что вынесем все на свете. Омывая ее тело перед похоронами и зная страдания, которые она претерпела в Урльскиндере, я понял, что никогда этого не забуду. Тогда, на кладбище, обнимая мать, я впервые горевал о нашей родине.

Что было после

В настоящее время все мы, первоначальные Хоэгботтоны, умножились и породнились с другими семьями. Так как агенты «Фрэнкрайт и Льюден» были к нам враждебны, мы распространились в Никею, в Стоктон, а теперь, когда я это пишу, еще и в Амбру. Из восьми моих родичей большинство ушли в мир иной, включая всего два года назад нашу мать. Дети и дети их детей не знают, кто они и как приехали в Морроу. Они здесь живут, и этого для них достаточно. Они не такие, как мы: проницательнее и не столь мягкие (хотя и посмеются, если это прочтут). Кое-кто из наших людей до сих пор живет в Якуде под ярмом Халифа. Мы о них ничего не слышали, но после окончания войн посылали в Якуду деньги — каждый своим родным. Однажды мы попытались послать в Якуду крупную сумму через министров Халифа. Мы сказали, что деньги предназначены всем в Якуде, даже тем, кто переселился туда из дальних стран и помогал нас изгнать. Мы сделали это, чтобы избежать зависти и недобрых чувств.

Не помню, сколько там было денег, но сумма была очень большая, и они ее так и не получили. Некоторое время спустя в Морроу приехал один вождь из Якуды, бледнокожий человек, чей род берет свое начало на далеком Западе, и мы устроили встречу. Он был хорошим оратором. Он говорил долго-долго. Он сказал, что Халифу лучше знать, кто нуждается, и что если министры Халифа не отдали деньги народу в Якуде, то, несомненно, лишь потому, что в другом месте они были нужнее. Мы были наивны. Тогда мы еще не слышали о злодеяниях, чинимых именем Халифа, и не могли знать, что в последующие месяцы многие из оставшихся в Якуде будут согнаны со своих земель и перебиты.