22 июня. Никакой "внезапности" не было! Как Сталин пропустил удар - читать онлайн книгу. Автор: Андрей М. Мелехов cтр.№ 24

Далее рекогносцировка принимает несколько неожиданный оборот: офицеры дивизиона спешились и ползком (!) отправились на саму границу (там же, с. 63). На той стороне Буга они увидели столь же напряженно тренировавшихся германских артиллеристов и пехотинцев. Во время тренировок по целеуказанию (вновь отметим: условные цели – на немецкой территории) у воды появилась конная группа немецких офицеров, рассматривавших в бинокли советский берег: они, очевидно, занимались тем же самым – осуществляли рекогносцировку. Правда, в отличие от советских артиллеристов, немцы уже не прятались. Старший из них, дав шпоры, загнал коня в воду. «Их вызывающее поведение, – пишет автор, – испортило настроение. Было неприятно и досадно, стесняла маскировка… Это же унизительно! И вдруг, повинуясь общему порыву, все поднялись. Наше внезапное появление вызвало среди немцев замешательство. Оставив бинокли, они смотрели на поле, где за минуту до этого не было никаких признаков жизни – и вот, как из-под земли, столько людей! Из укрытия слышался голос пограничника, призывавшего к соблюдению режима (режима секретности. – Прим. авт.). Никто на него не обращал внимания… Коней! – крикнул капитан Корзинин. Коноводы выскочили на гребень. Пограничник ахнул и умолк. Такого он еще не видел!.. (еще бы! – Прим. авт.) Долго ехали молча. Было неприятно… Перед сумерками мы вернулись в монастырь. Дежурный по дивизиону, отдавая рапорт капитану Корзинину, доложил о том, что звонил оперативный дежурный штаба 5-й армии (!) и спрашивал об инциденте на границе. В Луцке о нем стало известно через час!» (там же).

Я специально описал этот случай, чтобы проиллюстрировать психологическое состояние военных, находившихся на советско-германской границе в жарком июне 1941 года. Любопытно, что то же самое происходило и у немцев. Р. Иринархов в своей книге «Красная Армия в 1941 году» приводит донесение советских пограничников о том, как немецкие солдаты начертили на прибрежном песке слово «СССР» и перечеркнули его. Так проявлялось напряжение готовых к бою молодых людей – воспитанников гитлер-югенда и комсомола, которых уже с трудом сдерживали требования режима секретности. Кстати, о звонке дежурного из штаба армии: если бы не начавшаяся через двое суток война, этому делу был бы обязательно «дан ход», и виновных в нарушении наказали бы примерно и непременно. Поэтому и «было неприятно» Петрову и его переживавшим собственную юношескую несдержанность сослуживцам. В тогдашнем Советском Союзе сажали детей (вместе с родителями), фигурно написавших в снегу слово «Сталин», подростков, не уследивших за колхозной лошадью (так, например, посадили на два года моего шестнадцатилетнего деда Петра), рабочих, уронивших по пьяному делу на демонстрации портрет вождя. В лагеря отправляли даже тех, кто позволял себе ругать Гитлера: один подобный приговор советскому дипломату был утвержден уже в сентябре 1941 года! Думаете, у доблестных особистов дрогнула бы рука отправить на лесоповал десяток-другой молодых лейтенантов за такое? Вспомним на секунду другого неосторожного лейтенанта-артиллериста – Солженицына…

Но продолжим: «Проценко и Дорошенко (сослуживцы Петрова по дивизиону. – Прим. авт.) обычно упоминали о настроениях людей, связанных с разговорами о войне. Слухи об этом ползли отовсюду. Они распространялись солдатами, принимающими участие в работе рекогносцировочных групп, местным населением, рабочими строительных батальонов. Наконец, мероприятия, проводимые в подразделениях, тоже наводили на размышления… В атмосфере нашего дивизиона чувствовались тревога, напряжение, неопределенность. Это была особая предвоенная фаза войны, ибо в приграничной зоне мирное время истекло еще задолго до первого выстрела...» Лучше не опишешь!

А теперь о последнем мирном дне – 21 июня. После обычных физзарядки, утреннего осмотра и завтрака, решив в ходе общения с другими офицерами, что «разговоры о войне перевалили за грань» и что «от них не отмахнуться», Петров направился за разъяснениями к непосредственному начальству – командиру батареи и политруку. Лейтенант Величко сказал ему буквально следующее: «В соответствии с указаниями, полученными вчера (20 июня. – Прим. авт.), запрещается разглашать и комментировать какие бы то ни было сведения о немецких войсках и все, что мы видим на рекогносцировках. Это служебные секреты. В ответах личному составу вы должны ссылаться только на официальные сообщения. Слухи есть слухи… Наши непосредственные задачи объявляются в приказах, а не в газетах. В настоящий момент дивизион находится в подчинении начальника артиллерии 15-го стрелкового корпуса. В соответствии с этим мы и действуем. Если поступит приказ открыть огонь, мы выполним его, что бы в газетах ни писали…» (там же, с. 71). Видимо, Величко имел в виду знаменитое Сообщение (Заявление) ТАСС: его оно, как и танкиста Лелюшенко, с толку ничуть не сбило. Ему вторит и замполит Шапира: «Указания, которыми мы руководствуемся, категорически запрещают всякие высказывания против немцев, тем более со стороны командиров и политработников. Наша задача – разъяснять это положение и предупреждать людей о недопустимости применения оружия без приказа свыше…» (там же). То есть, с одной стороны, политруки вещают о скорой войне с Германией, а с другой – когда их шуганули за излишнее старание из Москвы – пытаются удерживать подопечных от случайных выстрелов. Тут в расположении батареи появился посыльный с приказом «свыше». Величко объявляет его: «Завтра (22 июня. – Прим. авт.) выходной день. Разрешается поездка к семьям. 25 июня дивизион выходит в лагерь…» Неожиданно отменено бывшее в силе с апреля состояние боеготовности дивизиона. Командиры собирают людей, чтобы развеять слухи о войне: «Может, из-за жары или усталости, но люди слушали меня без интереса…» (там же). Еще бы! Сколько можно голову морочить: «Юпитер – так Юпитер…» Об этом внезапном и загадочном снижении степени боевой готовности в некоторых приграничных частях (описанный эпизод – далеко не единичный) и о его возможной связи с таинственным диалогом на страницах газет нейтральных стран (который, как я думаю, был продолжен «очным порядком» в ходе секретных переговоров на территории все тех же нейтралов), происходившим накануне войны, более подробно говорится в другой моей книге – «Козырная карта Вождя». Пока же предлагаю запомнить этот странный случай…

Вечером тем артиллеристам, кто холост и не ехал к семьям в Луцк, предстояла пьянка с местными девушками-польками. Но до ужина еще далеко, и Петров делится следующими интересными наблюдениями: «Немцы, безусловно, располагали сведениями о дислокации и вооружении наших дивизионов, о командном и начальствующем составе, о складах боеприпасов, ресурсах и многом другом. Корректировщик (немецкий самолет-корректировщик. – Прим. авт.) ежедневно доставлял документальное подтверждение агентурных данных. Каких-либо мероприятий по дезинформации у нас не проводилось. Скрыть же орудия, машины и личный состав, образно говоря, спрятать артиллерийский дивизион в сейф практически невозможно. Наши специальные учреждения, вероятно, располагали данными о немецких войсках (разумеется, иначе не было бы и тренировок по целеуказанию на немецкой территории. – Прим. авт.), которые добывались вышеупомянутым путем (с помощью агентов, маскирующихся под гражданских жителей. – Прим. авт.)…» (там же). Скоро появился вновь назначенный командир дивизиона майор Фарафонов (надо понимать, его предшественника забрали на повышение – командовать очередным вновь созданным артполком или артиллерией еще одного стрелкового или механизированного корпуса), который объявил, что «дивизион должен быть готовым к выполнению любого приказа командования…» и что 25 июня предстоит погрузка в эшелоны и передислокация для стрельб на Повурском полигоне (в районе соседнего Ковеля. – Прим. авт.). После чего майор откланялся и направился в городской ресторан. Последний мирный вечер, у монастыря играет военный оркестр. И вдруг «…по дороге со стороны Хотячева появилась колонна. Запыленные пехотинцы шагали бодро… Пехотинцы дорожили своим именем, об этом можно было судить по их выправке. Мы смотрели на мерно покачивающиеся шеренги…» (там же). Можно смело делать вывод: вплотную к государственной границе – на исходные рубежи для «обороны» – подошла еще одна кадровая пехотная часть… Но вот настало время ужина, и появляются очаровательные девушки-польки. Одна из них объявляет: «Завтра начнется война… Езус Мария!» (там же).