22 июня. Никакой "внезапности" не было! Как Сталин пропустил удар - читать онлайн книгу. Автор: Андрей М. Мелехов cтр.№ 25

Я специально посвятил столь много места описанию Петровым последних мирных дней, а потом и часов на советско-германской границе. По моему мнению, оно напоминает романы Кафки: все знают, что вот-вот начнется война, что неожиданно объявленный выходной, похоже, будет последним, и… спокойно ложатся спать… Но мы еще вернемся к Петрову, когда речь зайдет о первых часах начавшегося вторжения.

Теперь приведем свидетельство еще одного артиллериста – капитана Николая Осокина. Вот что поведал человек, бывший перед войной командиром базировавшегося в Литве 4-го дивизиона 270-го корпусного артполка 16-го стрелкового корпуса 11-й армии Прибалтийского Особого военного округа: «Приближалась война. Это чувствовали многие из нас. И нам казалось, что это хорошо понимали и наши начальники. Немало тому было подтверждений. Прежде всего много говорилось и делалось по вопросам боевой готовности. Помню такое большое мероприятие, как выезд на рекогносцировку боевых порядков в непосредственной близости от границы (дивизион Осокина в это время находился в летнем лагере Казла-Руда (Козлово Руда. – Прим. авт.) в 40 километрах от Каунаса). Это было в конце мая 1941 года. Мы провели ее серьезно, ответственно. Руководили рекогносцировкой командир полка и штаб полка. Все командиры дивизионов и батарей были вывезены из лагеря в Казла-Руда к границе, ознакомлены с расположением огневых позиций своих подразделений, командиры батарей даже забили колышки, указывавшие место для установки 1-го орудия каждой батареи. Оставалось провести топопривязку и инженерное оборудование боевых позиций. На мой взгляд, именно тогда полку следовало занять огневые позиции (ОП) и наблюдательные пункты (НП) возле границы. Вот тогда бы мы крепче встретили фашистских агрессоров 22 июня! Но этому помешала установка не давать немцам повода обвинить нас в невыполнении условий пакта о ненападении» (А. Драбкин, сборник «Огневой вал», с. 36).

Отметим, что за каких-то полтора предвоенных года не принимавший участия в Зимней войне Осокин был дважды повышен в должности – сначала до заместителя командира артдивизиона, затем – до командира дивизиона. Готовилось и очередное повышение – на заместителя командира полка. И происходило это не из-за того, что его начальников пересажали. Пик репрессий давно прошел: обвиненных в связях со всевозможными разведками командиров (включая и упоминавшихся выше Горбатова с Рокоссовским) освобождали и, наскоро подлечив, подкормив и вернув прежние звания, отправляли обратно в армию. Их – этих «вдруг» выпущенных кадровых офицеров – обычно можно узнать по старым званиям – «комбриг», «комдив» и т. д. Дело заключалось в том, что в 1940—1941 годах в Красной Армии были сформированы десятки новых артполков и сотни артдивизионов. Так, по словам российского историка А.Б. Широкограда, «к началу войны план мобилизационного развертывания корпусной артиллерии был в основном реализован, т. е. число корпусных артиллерийских полков было доведено до 94» («Гений советской артиллерии», с. 176). Если учесть, что еще в 1940 году их число составляло «всего лишь» 72, то это значит, что в первой половине 1941 года были созданы 22 новых корпусных артполка – или 66 дивизионов. А ведь к июню 1941 года по второму артполку добавилось и в большинстве стрелковых дивизий – а их в Красной Армии на эту дату насчитывалось аж 198. По максимуму – это 594 новых артдивизионов. Плюс артполки вновь формируемых мехкорпусов… Не забудем и 19 новых полков АРГК (тяжелые и сверхтяжелые пушки и гаубицы): их число в начале 1941 года выросло с 55 до 74… В общем, начальники Осокина и Петрова не сгинули на Колыме, а пошли на повышение – командовать новыми полками и артиллерией вновь созданных стрелковых и механизированных корпусов. Скажем, командир 270-го артполка майор Плеганский, прощаясь в конце мая с подчиненными, объявил личному составу, что его назначили в штаб недавно сформированного литовского стрелкового корпуса (надо понимать, 22-го или 24-го: они входили в состав тоже только что созданной в обстановке полной секретности 27-й армии Берзарина).

Прошу также обратить внимание на то, сколь похожи действия советских артиллеристов, находившихся в разных приграничных округах. И в Прибалтике, и на Западной Украине они занимались одним и тем же: «серьезно», «ответственно» и очень скрытно рассматривали германские боевые порядки по ту сторону границы, готовились к скорой переброске своих частей практически к пограничным столбам и боялись «вспугнуть» немцев слишком уж вызывающими действиями. Говоря о последнем, нельзя забывать, что тяжелый артполк – грозная сила, дальнобойные орудия которого предназначены для «работы» по целям в глубине боевых порядков противника. Из 122-мм пушек обычно не стреляют прямой наводкой: их цели находятся в 10—15 километрах за передовой. Артиллерия корпусного подчинения действует не абы где, а там, где корпус – будь он стрелковый или механизированный – собирается выполнять главную боевую задачу (или где создается критическая ситуация). Несколько таких полков, собранных вместе – сила огромная. Из рассказа Осокина понятно: вот-вот придет час, когда десятки тяжелых орудий в сжатые сроки окажутся на сравнительно небольшой площадке в непосредственной близости от границы (вновь подчеркнем – чтобы стрелять по целям в глубине германской территории). Тут-то и пригодились бы заранее забитые колышки, заботливо показывающие, куда сравнительно быстро – пока не взошло солнце и немцы не забили тревогу – ставить каждую из многочисленных корпусных батарей. Попутно постараемся не забыть и еще один важный штрих: «около ста тяжелых орудий и больше сотни тракторов и прицепов (боевая техника двух артполков) было вытянуто в ровные линии на огромной площадке парка матчасти» (там же). Иными словами, как и в случае дивизиона лейтенанта Петрова на Западной Украине, перед нами две полностью укомплектованных артиллерийских части – боеготовых, оснащенных орудиями и транспортными средствами.

«18 июня, – продолжает Осокин, – поступил приказ: «Убрать в леса (вновь тот же приказ – «из леса в лес» – отданный в одно и то же время во всех округах! – Прим. авт.) и тщательно замаскировать всю матчасть артиллерии и средства тяги. Мы с радостью (!) выполнили этот приказ. В ночь с 18 на 19 июня орудия были сцеплены с тракторами, колонна полка отъехала на полкилометра в лес от прежнего места стоянки, там остались лишь один прицеп и одна неисправная машина ГАЗ-ФФ (в первые же часы войны они были разбомблены). За неделю до войны выдали нам боевые секретные противогазы, медальоны (черные пластмассовые свинчивающиеся трубочки), в которые следовало вложить бумажку со своим званием, фамилией, именем и отчеством. Были ограничены отпуска офицеров, увольнения личного состава» (там же, с. 35). В этот день похожий приказ получили и в других корпусных артиллерийских частях Прибалтийского Особого военного округа. Р. Иринархов в своей книге «Красная Армия в 1941 году», ссылаясь на журнал «Военно-исторический архив» (2003, №1, с. 145), приводит свидетельство М.И. Новочихина, бывшего в 1941 году красноармейцем другого – 47-го – корпусного артиллерийского полка: «18 июня 1941 года, в 12 часов, на полигон прибыл оперативный дежурный по лагерям и объявил боевую тревогу. Всем частям было приказано срочно явиться в места летней дислокации. По прибытии в летний лагерь… объявили, что в ближайшие дни, а то и часы начнется война… На железнодорожную станцию Лиласте подали составы-порожняки для погрузки техники и людей… Все было погружено в четырнадцать эшелонов. В 16.00 эшелоны двинулись, в 17.00 прошли Ригу. Эшелоны шли без маскировки по направлению к границе с Восточной Пруссией. Утром 21 июня полк выгрузился и двинулся к границе» (с. 407). Уж и не знаю, с «радостью» ли выполняли этот приказ артиллеристы 47-го артполка, но описанные М. Новочихиным события, происходившие в самый канун войны, дают все основания полагать, что нападение немцев не должно было оказаться для них внезапным.