Женщины Викторианской Англии. От идеала до порока - читать онлайн книгу. Автор: Кэрри Гринберг cтр.№ 8

Когда дети подросли, Виктория хотя и относилась к ним заботливо, но не стеснялась высказываться о них самым прямолинейным образом. К примеру, про своего шестилетнего сына Леопольда она говорила, что находит его манеры безнадежными, а его французский больше похож на китайский. В своем письме принцессе Августе Прусской она признается, что Леопольд «довольно уродлив». К тому же королева считала, что общение с детьми отнимает у нее то драгоценное время, которое она могла бы потратить на их отца.

Непросто складывались ее отношения со старшей дочерью – Викторией, или Вики, как ее называли дома. Принцесса вышла замуж за прусского кронпринца Фредерика и уехала в Германию, а королева едва ли могла стерпеть, что ее дочери где-то может быть лучше, чем в родных краях: «Видишь ли, милая, я никогда не смогу признать, что кто-то на земле более счастлив, чем я». Да, ласковой мамочкой Виктория не была. В своем письме от 22 февраля 1858 года она ругает дочь, что та «неверно пронумеровала страницы». «Поворчу я и о том, что ты не ответила на все заданные вопросы, но в первую очередь, что ты не рассказываешь мне, чем занимаешься!» – продолжает отчитывать ее королева.

Когда появились внуки, Виктория не стала в одночасье доброй бабушкой с вязанием, а продолжала в своем духе. В 1871 году одна из дочерей Виктории – принцесса Елена – по совету врачей проводила зиму на юге Франции, а четырех детей оставила под присмотром королевы. Самой маленькой из них была Мария Луиза, которой не исполнилось еще и двух. «Дети поживают замечательно, но бедная маленькая Луиза весьма безобразна», – заметила Виктория в телеграмме дочери. Когда принцесса выросла и узнала про телеграмму, то спросила, почему бабушка отправила такое недоброе послание. Та отвечала: «Милое дитя, но это была правда!» К слову сказать, из Марии Луизы выросла очень привлекательная женщина.

Королева Виктория с принцем Уэльским. «Иллюстрированные лондонские новости», 1842.

Хотя замужество считалось идеалом для любой женщины, многие англичанки могли лишь мечтать о матримониальных радостях. Потому хотя бы, что было их слишком много. Согласно переписи населения 1851 года, женщин в Великобритании насчитывалось на полмиллиона больше, чем мужчин. Куда же их девать?

Например, в колонии. Поначалу к «экспорту женщин оптом» относились негативно, но к середине XIX века эта идея более-менее прижилась. В 1850-х женщины платили 22 фунта за билет в Австралию, где рассчитывали обзавестись семейством, а в 1862 году было основано Общество эмиграции женщин из среднего класса, помогавшее честным девушкам уехать в Канаду, Австралию или Новую Зеландию. Подобные организации обеспечивали эмигранток жильем и помогали им устроиться на работу в незнакомой стране. Новые горизонты манили незамужних и независимых англичанок: в 1845 году в Новую Зеландию переехала Мэри Тейлор, школьная подруга Шарлотты Бронте. Быстро обжившись в южных широтах, Мэри скупала земли и открыла собственный магазин, но в 1860-м, через пять лет после смерти Шарлотты, вернулась в Англию. Замуж она так и не вышла.

Своенравные особы сознательно отказывались от замужества: вне брака у женщины оставалось больше свободы, она могла распоряжаться своим имуществом и заработками. Среди великих «старых дев» можно упомянуть и Джейн Остен, и Эмили Бронте, и Флоренс Найтингейл. В 1844 году Энн Ришелье Лэм писала: «Незамужняя особа является кем-то, а замужняя уже никем. Первая сияет собственным светом, вторая же лишь отражает сияние своего супруга, в котором, согласно закону и общественному мнению, она растворяется полностью». В тон ей отзывалась и суфражистка Фрэнсис Пауэр Кобб: «В 1861 году старая девая – это весьма жизнерадостная особа, не обремененная мужем и детьми. Она то посещает родню в загородных домах, то проводит месяц в городе, то отдыхает на Женевском озере, то взбирается на Везувий или пирамиды. Прекраснее всего то, что она обрела не только свободу передвижения, но и возможность заниматься тем, что ей более всего по душе».

Чтобы вписаться в эту радужную картину, женщина должна была обладать хоть каким-то источником дохода. Небогатые старые девы влачили унылое существование: им оставалось или выбирать одну из малочисленных профессий, доступных женщинам, или посвящать свою жизнь заботе о более удачливой родне. Незамужние тетушки хлопотали по хозяйству и воспитывали племянников, выхаживали больных, скрашивали старость родителям. В английской литературе сохранилось немало имен незамужних сестер, ставших секретарями и критиками, а иногда и соавторами своих талантливых братьев: это и Дороти Вордсворт, и душевнобольная Мэри Лэм (хотя Мэри зарезала мать, это не помешало ей оставаться нежнейшей сестрой эссеисту Чарльзу Лэму). Очень строга к сестре была Сара Стикни Эллис, грозный страж викторианской морали. Чтобы называться любящей сестрой, недостаточно обнимать брата или разговаривать с ним о литературе – этим ограничиваются лишь бездельницы. «Ни одна здоровая женщина, будучи в состоянии готовить, не должна позволять своему брату хлопотать на кухне в любое время дня. Каждая женщина обязательно должна заботиться о белье своего брата, чинить ему перчатки и чулки, которым требуется штопка, приводить гостиную в порядок к его возвращению, приготовить ему место, чтобы присесть, еще до того, как он об этом попросит, и с заботливой улыбкой предлагать ему подкрепиться».

Но даже у обыкновенных старых дев случались необычайные приключения. Взять, к примеру, Мэри Кингсли, племянницу писателя Чарльза Кингсли (того самого, что вел с женой игривую переписку). Отец привил Мэри страсть к науке, в особенности к химии и антропологии – в свободное от пациентов время он изучал Африку. С возрастом Мэри пришлось обуздать любовь к знаниям. Все деньги в семье тратились на образование ее брата Чарльза, тогда как Мэри, худой и бесцветной, была уготована роль заботливой сестрицы. Пока отец путешествовал, а Чарльз грыз гранит науки в Кембридже, Мэри работала по дому – занималась уборкой, вышивала, развлекала беседами стареющую матушку. Но в 1892 году с интервалом в шесть недель скончались мистер и миссис Кингсли, а год спустя Чарльз выехал за границу. В услугах Мэри более никто не нуждался. Ей был тридцать один год. Ни семьи, ни профессии, ничего такого, что даже условно можно назвать личной жизнью.

От смертной скуки Мэри и вправду собралась умирать. Только не на английской земле, а в загадочной Африке, знакомой ей по альбомам в библиотеке. Ведь на Черном континенте таятся всевозможные опасности и соблазны, в джунглях бродят гориллы и мелькают в кронах деревьев леопарды, реки так и кишат крокодилами, а племена дикарей норовят поджарить белого человека на ужин. Столько интересных способов погибнуть!

В начале августе 1893 года мисс Кингсли взошла на борт грузового судна «Лагос». Место назначения – Западная Африка, багаж – черная дорожная сумка, саквояж, непромокаемый чемодан с книгами и неистощимый запас энтузиазма. Друзья советовали ей носить в Африке мужскую одежду, но мисс Кингсли, подверженная приступам чопорности, отказалась наотрез. Как она потом рассказывала, платья не раз выручали ее из беды: однажды она провалилась в западню, но пышные юбки смягчили падение.