Тень ветра - читать онлайн книгу. Автор: Карлос Руис Сафон cтр.№ 95

— Есть — воспаление легких. Давай-ка, заходи, я уже починил.

Я уставился на него в недоумении. Дон Федерико пристально смотрел на меня все с той же улыбкой. Молча приняв его предложение, я прошел вслед за ним в его лавку чудес. Как только мы очутились внутри, он протянул мне маленький сверток в оберточной бумаге.

— Иди уже, а то этот болван, который следит за книжной лавкой, глаз с нас не спускал.

Я украдкой заглянул в сверток. Там была какая-то книжечка в кожаном переплете. Молитвенник. Тот самый молитвенник, что держал в руках Фермин, когда я в последний раз его видел. Дон Федерико, подталкивая меня к выходу, многозначительно кивнул, сделав мне знак молчать. Оказавшись на улице, он вновь приветливо заулыбался, как и мгновение до этого, и нарочито громко сказал:

— И помни: когда будешь заводить, не заводи до упора, не то пружина опять соскочит, понял?

— Не волнуйтесь, дон Федерико, большое спасибо.

Подходя к дому, я почувствовал, как от волнения в животе у меня что-то сжалось, и это ощущение становилось все сильнее с каждым шагом, по мере того как я приближался к агенту в штатском. Поравнявшись с ним, я в знак приветствия махнул ему рукой, в которой держал сверток дона Федерико. Агент взглянул на него с вялым любопытством. Я зашел в лавку. Отец по-прежнему стоял за прилавком, как будто с тех пор, как я ушел, так и не двинулся с места. Он огорченно посмотрел на меня:

— Послушай, Даниель, то, о чем мы говорили…

— Не волнуйся, папа, ты был прав.

— Да ты весь дрожишь…

Я слабо кивнул, и он бросился за термосом. Воспользовавшись моментом, я закрылся в маленькой уборной в подсобке, чтобы осмотреть молитвенник. Из него выскользнула записка от Фермина и закружилась в воздухе, как бабочка. Я подхватил ее на лету. Послание было составлено на полупрозрачном листке папиросной бумаги и таким мелким почерком, что мне пришлось поднять его к свету, чтобы разобрать написанное:

Даниель, друг мой, не верьте ни одному слову из того, что пишут в газетах по поводу убийства Нурии Монфорт. Все это чистая ложь, как обычно. Со мной все в порядке, я здоров и нахожусь в надежном месте. Не пытайтесь найти меня или передать мне весточку. Это послание уничтожьте сразу, как прочтете. Глотать его не стоит, достаточно сжечь или порвать на клочки. Я свяжусь с вами, воспользовавшись как собственной изобретательностью, так и услугами сочувствующих нам третьих лиц. Прошу Вас передать содержание этой записки моей возлюбленной, иносказательно и со всей осторожностью. Сами ничего не предпринимайте. Ваш друг, третий в команде, Ф. Р. де Т.

Я начал было перечитывать записку, но тут кто-то постучал в дверь уборной.

— Можно? — спросил незнакомый голос.

У меня едва не выскочило сердце. Не зная, что еще предпринять, я скатал записку в шарик и сунул его в рот. Дернув за цепочку, под шум сливающейся воды я быстро проглотил комок. У него был привкус воска и леденцов «Сугус». Открыв дверь, я натолкнулся на змеиную улыбку агента полиции, которого несколькими мгновениями ранее видел на посту у дверей книжной лавки.

— Вы уж меня простите. Не пойму, может, это из-за того, что весь день слушаю шум дождя, но я едва не обмочился, если не сказать хуже…

— Только этого не хватало, — пробормотал я, пропуская его. — Уборная в вашем распоряжении.

— Благодарствую.

Агент, который в свете электрической лампочки показался мне похожим на хорька, оглядел меня с головы до ног. Взгляд, скользнув по трубе канализации, вопрошающе замер, наткнувшись на молитвенник у меня в руках.

— Я, видите ли, если чего-нибудь не почитаю, никак не могу управиться.

— Со мной то же самое. А потом еще будут говорить, что испанцы перестали читать! Не одолжите?

— Вот здесь, на бачке, последний лауреат Премии критики, [98] — оборвал я его на полуслове. — Проверенное средство.

Я вышел, стараясь сохранить достоинство, и присоединился к отцу, который уже приготовил мне чашку кофе с молоком.

— А этому что было нужно? — спросил я.

— Он уверил меня, что вот-вот наложит в штаны. Что мне оставалось делать?

— Не пускать — сразу бы согрелся.

Отец нахмурился.

— Если ты не против, я пойду наверх.

— Разумеется. И переоденься в сухое, а не то подхватишь воспаление легких.

В нашей квартире было холодно и тихо. Я вошел в свою комнату и осторожно выглянул в окно. Второй агент все еще был внизу, у дверей церкви Святой Анны. Скинув промокшую одежду, я нырнул в теплую пижаму и халат, принадлежавший когда-то моему деду. Вытянувшись на кровати и даже не потрудившись зажечь лампу, я погрузился в сумерки, слушая звуки дождя, барабанившего по стеклам. Я закрыл глаза и попытался собрать воедино образ и запах Беа и свои ощущения от нее. Накануне ночью я не спал ни минуты, и вскоре усталость без труда поборола меня. Во сне я видел, как смерть, закутанная в облако тумана, верхом мчалась по небу над Барселоной, а ее призрачный шлейф нависал над башнями и крышами, и с него на черных нитях ниспадали маленькие белые гробы, осыпанные черными цветами, на лепестках которых кровью проступало имя Нурии Монфорт.

Я проснулся, едва серый рассвет забрезжил за запотевшими окнами. Тепло одевшись и натянув высокие ботинки, я украдкой пробрался в коридор, чуть ли не на ощупь пересек квартиру и выскользнул за дверь. Вдали, на Лас-Рамблас, уже светились витрины газетных киосков. Подойдя к тому, что стоял на углу улицы Тальерс, я купил утреннюю газету, пахнувшую свежей типографской краской. Быстро пролистал несколько страниц, пока не натолкнулся на раздел некрологов. Имя Нурии Монфорт уже покоилось здесь, словно погребенное под отпечатанным крестом, и я вдруг почувствовал, как буквы запрыгали у меня перед глазами. Сунув сложенную пополам газету под мышку, я быстро пошел прочь. Похороны были назначены на четыре часа дня, на кладбище Монтжуик. Сделав большой крюк, я вернулся домой. Отец все еще спал, и я поднялся к себе. Сев за письменный стол, я достал из футляра «майнстерштюковскую» ручку, взял чистый лист бумаги и уже приготовился было отдаться во власть пера, но — в моей руке ему не о чем было возвестить. Тщетно пытался я собрать воедино слова, которые мог посвятить Нурии Монфорт. Помимо собственного бессилия написать или почувствовать что-либо, я ощущал необъяснимый ужас от сознания того, что ее больше нет, что она умерла, как цветок, вырванный с корнем. Я знал, что однажды, спустя месяцы или годы, она вернется ко мне, знал, что всегда буду вспоминать о ней как о чем-то незнакомом, странном, как это бывает с образами, которые тебе не принадлежат, хранить и не знать, достоин ли я этих воспоминаний. Ты уходишь во тьму, подумал я. Уходишь так же, как жила.