Вместо ответа старушка опустила веки.
— Согласны? Вы помните Пенелопу, Хасинта? Пенелопу
Алдайя? О ней мы и хотели узнать.
У Хасинты внезапно загорелись глаза, она кивнула и
прошептала:
— Моя девочка, — казалось, она сейчас разрыдается.
— Именно. Помните, а? Мы друзья Хулиана. Хулиана
Каракса. Того, что писал страшные истории, вспоминаете, правда?
Глаза у старушки блестели, было такое впечатление, что
Фермину несколькими словами и прикосновениями удалось вернуть ее к жизни.
— Отец Фернандо из школы Святого Габриеля нам сказал,
что вы очень любили Пенелопу. Он тоже вас очень любит и каждый день о вас
вспоминает. Если он не приходит чаще, так это только из-за нового
дятла-епископа, который завалил его таким количеством месс, что он скоро голос
потеряет.
— Вы хорошо едите? — вдруг обеспокоенно спросила
старушка.
— Глотаю не жуя, Хасинта, у меня мощный обмен веществ и
все сгорает. Под одеждой я весь из мускулов, потрогайте. Как Чарльз Атлас,
[83]
только более волосатый.
Хасинта успокоилась. Она смотрела только на Фермина, обо мне
забыла совершенно.
— Что вы можете рассказать нам о Пенелопе и Хулиане?
— Они у меня ее отняли. Мою девочку.
Я шагнул вперед, чтобы вмешаться, но Фермин бросил на меня
взгляд, говоривший: молчи.
— Кто отнял у вас Пенелопу, Хасинта? Вы помните?
— Он, — сказала она, поднимая глаза со страхом,
будто кто-то мог нас слышать, и это ее пугало.
Фермин задумался над выразительным жестом старушки и проследил
за ее взглядом.
— Вы имеете в виду Господа всемогущего, властелина
небесного или же отца сеньориты Пенелопы, дона Рикардо?
Старушка спросила:
— Как Фернандо?
— Священник? Распрекрасно. Когда-нибудь он станет
папой, и вы окажетесь в Сикстинской капелле. Он передавал вам большой привет.
— Понимаете, он — единственный, кто ко мне приходит. Он
знает, что у меня больше никого нет.
Фермин покосился на меня, и мы оба подумали об одном и том
же. Хасинта Коронадо была гораздо более в своем уме, чем это можно было
предположить по ее виду. Тело угасало, но нетронутые разложением разум и душа
продолжали мучиться в этом убогом приюте. Я спросил себя, сколько подобных ей и
тому распутному старичку, указавшему нам, где ее найти, заперты здесь, как в
тюрьме.
— Он приходит, потому что очень вас любит, Хасинта.
Потому что помнит, как вы заботились о нем, кормили его, когда он был
мальчишкой, он нам об этом рассказал. Помните, Хасинта? Как вы ходили забирать
из школы Хорхе, и Фернандо, и Хулиана?
— Хулиан…
Ее голос был еле слышным шепотом, но лицо озарилось улыбкой.
— Вы помните Хулиана Каракса, Хасинта?
— Я помню день, когда Пенелопа сказала мне, что выйдет
за него замуж…
Мы с Фермином удивленно переглянулись.
— Выйдет за него? Когда это было, Хасинта?
— Когда она впервые его увидела. Ей было тринадцать,
она не знала ни кто он, ни как его зовут.
— Почему же она решила, что выйдет за него замуж?
— Видела. Во сне.
В детстве Мария Хасинта Коронадо была убеждена, что за
пределами Толедо мир заканчивается и что за городской границей нет ничего,
кроме тьмы и океана огня. Ей это приснилось во время страшной лихорадки, чуть
не унесшей ее в четыре года. Сны начали ей сниться именно после той загадочной
болезни. Одни считали ее причиной укус огромного красного скорпиона, который
однажды появился в доме и сразу же бесследно исчез, так что с тех пор его никто
не видел, другие относили ее на счет злых козней сумасшедшей монашки. По ночам
та проникала в дома, чтобы травить детей, и умерла через несколько лет в петле
с вылезшими из орбит глазами, читая «Отче наш» задом наперед. Над городом
висела в тот час красная туча, изливаясь дождем из мертвых скарабеев. В своих
снах Хасинта видела прошлое, будущее, и иногда ей открывались тайны древних
улиц Толедо. Одним из привычных персонажей ее снов был Захария, ангел, одетый
всегда в черное и сопровождаемый серым желтоглазым котом, чье дыхание отдавало
серой. Захария знал все: он предрек ей день и час смерти ее дяди Венансио,
торговца притираниями и святой водой. Он открыл ей место, где ее ревностно
благочестивая мать хранила пачку писем от какого-то пылкого, но бедного
студента-медика, который прекрасно знал анатомию и раньше срока открыл для нее
райские врата в своей спальне в переулке Санта-Мария. Он поведал ей, что в ее
чреве засело нечто плохое, мертвый дух, который хочет ей зла. Она познает
любовь только одного мужчины, любовь пустую и эгоистичную, которая разобьет ей
сердце. Он предсказал, что она увидит смерть всего, что она будет любить, и,
прежде чем попасть на небеса, побывает в аду. Когда у нее началась первая
менструация, Захария и его серый кот исчезли из ее снов, но и годы спустя
Хасинта вспоминала посещения ангела в черном со слезами на глазах, потому что
все его пророчества исполнялись.
Когда медики сказали, что у нее никогда не будет детей,
Хасинта не удивилась. Она была убита горем, но не удивилась, когда ее муж через
три года после свадьбы заявил, что уходит к другой, потому как она —
заброшенное, бесплодное поле, потому что она не женщина. Захарию она считала посланцем
небес, несмотря на то, что он был облачен в черное. Он сиял, как ангел, и был
самым красивым мужчиной, какого она когда-либо видела, наяву или во сне. И в
его отсутствие Хасинта разговаривала с Богом напрямую, не видя Его и не ожидая
от Него ответа, ведь по сравнению со всеми бедами мира ее собственные, в конце
концов, просто ничтожны. Все ее монологи, обращенные к Богу, были на одну и ту
же тему: она желала только одного — быть матерью, быть женщиной.
Однажды, когда она молилась в церкви, к ней подошел мужчина,
в котором она сразу же узнала Захарию. Он был одет как всегда и держал на руках
своего зловещего кота. Годы никак не отразились на нем, и все так же сияли его
великолепные, как у благородной дамы, длинные и острые ногти. Ангел признался,
что пришел потому, что Бог не расположен отвечать на ее мольбы. Захария сказал,
чтобы она не беспокоилась, что он так или иначе найдет способ послать ей
ребенка. Он склонился над ней, прошептал слово «Тибидабо» и нежно поцеловал в
губы. В момент прикосновения этих мягких, сладких губ Хасинте было видение: у
нее будет ребенок, девочка, и ей не понадобится для этого мужчина (после трех
лет супружеских отношений с мужем, который делал свое дело, закрывая ей лицо
подушкой и бормоча: «Не смотри на меня, свинья», это известие вызвало у нее
вздох облегчения). Та девочка должна была ждать ее в далеком городе, лежащем
между горной луной и морем света, городе странных зданий, существующих только
во снах. Потом Хасинта не могла сказать, был ли визит Захарии очередным сном,
или действительно ангел явился ей в толедском соборе, со своим котом и свежим
алым маникюром. В чем она не сомневалась, так это в истинности его
предсказаний. В тот же вечер она поговорила с приходским диаконом, человеком
начитанным и повидавшим мир (по слухам, он побывал даже в Андорре и мог сказать
пару слов по-баскски). Диакон не припомнил ангела Захарии в рядах крылатого
небесного воинства. Он внимательно выслушал рассказ о видении Хасинты, особенно
описание чего-то вроде церкви, которая, по ее словам, была похожа на большую
гребенку из растопленного шоколада. Мудрый диакон сказал ей: «Хасинта, ты
видела Барселону, великую волшебницу, и собор Святого Семейства, собор
искупления…» Через две недели, с узлом, требником и первой за пять лет улыбкой,
Хасинта отправилась в Барселону, убежденная, что все описанное ангелом
сбудется.