О, этот вкус железа во рту!
Привычный уже вкус.
20. Рарог
– Седовласые мудрецы, распивая кумыс, называют рарога по старинке – «ительга». «Ит» на языке степей означает «собака». Смуглые люди из-за южных морей зовут рарога коротко – «сакер», северные племена – «душитель». Красного сокола уважают везде, дети мои. Научитесь принимать облик рарога, и вы никогда не останетесь без работы…
Мастер Сиддин не появляется на занятиях уже третью седмицу подряд. Исчез, не попрощался. Вместо него прислали мастера птиц по имени Арат Коктулек. Новый мастер – легкий, тоненький, как девочка-подросток, с иссиня черными волосами, обильно притрушенными пеплом седины – никогда не обращался в птицу от скуки или чтобы показать свои способности. Для Арата каждое перевоплощение – испытание на прочность. Ведь чем больше времени ты в образе зверя, тем меньше людского в тебе остается. А если учесть, что год за три…
– Я покажу, как надо убивать. Не мучьте жертву. Вы не палачи. Вы – охотники. Рарог не душитель, нет. Северяне зря оскорбляют благородную птицу. Рарог убивает нежно, любя. Клювом он ломает шейные позвонки, но не душит, не мучает жертву. Запомните: нежно, любя и быстро…
Ходило много слухов о трагической судьбе Арата. Гель не знала, верить им или нет. Говорили, что великое войско отправилось в земли, где немые дикари живут в землянках, а те, кто способен говорить, строят дома из настоящего камня. Мол, Коктулек служил боевым птахом в том войске. Армии сшибались, тысячи стрел взвивались в небо, и клювы птиц-перевертней целовали небритые рожи врагов. И будто бы Арат взял богатую добычу в том походе и вернулся верхом на единороге, ибо поклялся не подниматься более в голубую высь. А еще поклялся в неге и тепле прожить остаток дней. Но, устав в пути, свернул Арат с наезженной тропы и на го́ре себе возжелал смочить губы вином в придорожном кабаке, избушке на курьих ножках, и уж там…
Гель хихикала, вглядываясь в широко распахнутые глаза подружек, принимавших глупые домыслы за чистую – чище некуда! – монету.
– Кк’як-к’як-кэек-кэек! Кк’як-к’як-кэек-кэек! – кричал учитель, и студиозусы послушно повторяли:
– Кк’як-к’як-кэек-кэек! Кк’як-к’як-кэек-кэек!
Когда Гель впервые попробовала обернуться кречетом, это было… мерзко. Гель тогда исполнилось пятнадцать лет. В девять она поселилась в Университете. Через год лепешкой с мясом и глотком браги отпраздновала двенадцатилетие. Еще через год ей исполнилось пятнадцать. Год за три – такой расчет. Помни, кто ты есть и сколько тебе дано.
К тому времени девушка уже многое знала и легко могла обернуться гончей и мастифом, она была скопой, она… Казалось бы, какая разница между скопой и кречетом?! Да вообще никакой. А поди ты, вот оно как, есть разница, есть…
Сначала научилась летать – в теории, конечно. Правила разные, крылышками бяк-бяк-бяк, туда-сюда, восходящие потоки, не забывать возвращаться по месту жительства. Ясно?! Да без проблем! Научилась – и сдала экзамены. Да что их сдавать-то, если все и так знаешь? Кречет – пташка. Скопа тоже умеет летать. Разницы нет. Верно? А то! Так думала Гель.
И ошиблась.
Мастер птиц был очень не доволен ее экзаменом, злился даже, мрачный ходил, на Гель не смотрел – зыркал. И запретил летать – мол, не бабское это дело. Сиди на земле, детка, в собачку обращайся. Короче, сукой обозвал. Обидел Гель страшно. Она даже в сердцах пожаловалась Ректору. Старик почесал лысину и созвал совет магистров. Магистры посовещались и решили: действия мастера птиц Арата Коктулека лишены логики, Гель должна испробовать новое воплощение, ибо в дальнейшей ее мирской жизни образ кречета может пригодиться. Вдруг хозяин возжелает? Короче говоря, пришло время, девушка созрела, чего тянуть.
В первое же полнолуние Гель воскурила травы, прочла пару надлежащих молитв на благословение Проткнутого, а потом, стиснув зубы, промычала десяток перьевых мантр чистой специализации и…
Это было мучительно – вылупляться из собственного тела, с хрустом ломая скорлупу костей и раздирая кожу. Целых тридцать дней и ночей дрожала она от холода, потому что белый пух, который покрыл тельце Гель-орленка, совсем не грел. Постепенно птенец оброс перьями, но поначалу… Гель с ужасом вспоминает то время.
Только при третьей трансформации, на восьмидесятый день жизни в обличье кречета, девушка научилась летать. Мастер Арат сопровождал ее, не позволяя молодой птице лишнего.
А еще Гель научилась быть настоящим золотым орлом. Она парила над землей, ветер ласкал крылья Гель-халзана. Она прожила в перьях беркута целый год и успешно сдала экзамен на балапана, потом на двухгодичного тырнека и в конце концов остановилась на тастулаке, решив, что слишком мало времени уделяет остальным дисциплинам. Мастер птиц, Арат Коктулек
[23]
, гордо демонстрируя серый пух, поздравил Гель в воздухе и угостил окровавленным мясом байбака.
Потом была совместная трапеза в людском обличье, во время которой в доверительной беседе – так разговаривает равный с равным! – Гель узнала, что Арат был особым орлом, он был алтайдин-ок-ингы. По окончании охоты подельники Арата аккуратно заворачивали его крылатое тельце в мех и укладывали в каркас-болеу. Коктулек был свободен, его не заставляли восседать на руке хозяина. В молодости он частенько охотился на черноволков. Одной лапой хватался за загривок твари и когтями протыкал панцирь до сердца. Тем и жил: продавал дорогие шкуры черноволков, из которых оружейники шили прочные рубахи под кольчуги.
Однажды Арату не повезло: зверь его покалечил. Сломал беркуту-перевертню коготь, откусил палец и повредил сухожилие на лапе. С тех пор добычей мастера птиц стали лишь змеи, грызуны и мелкие пташки.
И вот тогда не способного более зарабатывать охотой на жизнь, известного на весь Мидгард Арата пригласили в Университет – учить юных перевертней крылатым премудростям. Так что никаких дальних походов, никаких страшных клятв.
А жаль. Слухи были романтичнее действительности.
Гель безумно любила сказку о том, как…
…Юный рыцарь, отпрыск благородного семейства, встретил в поле девушку-крестьянку. Он проследил за ней и увидел, как она разделась и, обернувшись беркутом, принялась ловить куропаток. Сначала она била птицу для семьи – для отца и матери, братьев и сестер, и только потом, поймав крупного селезня, вдоволь насытилась, не подозревая об опасности – рыцарь-то притаился неподалеку. Когда хищная птица вновь поднялась в небо, рыцарь помчался в погоню за ней на отличном скакуне, без устали перебирающем шестью лапами. Девушка-беркут парила в жарком воздухе, но высоко подняться не могла – отяжелела после обильной трапезы. Вскоре она приземлилась, чтобы перевести дух. Рыцарь тут же настиг ее, и она взлетела, а потом, выбившись из сил, упала в траву. И опять рыцарь настиг беглянку. Та – в небо. Но почти сразу она рухнула и опрокинулась на спину, защищаясь когтями. Преследователь спешился, связал лапы птицы мягкой кошмой, спеленал ее шелками и отвез в свой замок. Он сказал птахе: «Обернись человеком и стань моей». Но девушка отвергла молодого повесу. Тогда он промыл орлице зоб, очистил от мяса. Рыцарь не давал ей спать целую седмицу, не отходил ни на шаг, играл на лютне и пел любовные песни, надеясь, что гордая красотка возьмет пищу из его рук и станет ему ласковой наложницей. Но девушка твердо решила не оборачиваться человеком. Поняв, что усилия его напрасны, юноша пожалел птицу. Он разрешил беркуту летать по замку, но ставни и бойницы приказал наглухо закрыть. Так прошел год, два, три, пять. А девушка все оставалась беркутом. Тогда измученный страстью рыцарь призвал колдуна и щедро одарил, умоляя превратить его в хищную птаху и сделать так, чтобы девушка-беркут никогда не смогла обернуться человеком. Колдун исполнил желание рыцаря.