Пока драконы спят - читать онлайн книгу. Автор: Александр Шакилов cтр.№ 27

А тут еще в торг вмешалось третье лицо. И лицо это существенно повлияло на цену маленьких рабов:

– Полсотни эре за голову! Беру обоих!

Целый отряд остановился рядом – полтора десятка вооруженных всадников и телега, запряженная тройкой. В телеге сидела женщина с крохотной девочкой на руках. Два сокола закружили над воинами. Плюхнулся задом на гальку косматый палэсьмурт в ошейнике: мол, я ручной, на кого угодно не бросаюсь – задеру лишь по приказу хозяина. А где сам хозяин? Да вот же он – сотню эре за рабов предложил. Высокий, стройный, не привыкший к отказам. Под ним гарцевал единорог-призрак, черные молнии перетекали от морды к копытам зверя – призраку хотелось сорваться с места, ускакать вдаль, но его крепко держали умело сплетенные заклятия.

– Полсотни? – переспросил стурман.

– За каждого!

Стурман радостно хлопнул в ладоши:

– Продано!

– Э-э, не спеши, приятель, я не сказал последнего слова, – вмешался мужчина в плаще. – Поднимаю цену на десять эре за голову.

– Что?.. – обомлел стурман.

– По шестьдесят, приятель, по шестьдесят.

– Я согласен!

И тогда назвал свою цену инквизитор:

– С-семьд-десят-т-т.

– А?..

– С-свят-тая-а Церков-вь н-не-э с-с-скупит-тся-а н-на н-нуж-ж-жных-х раб-бов. С-семьд-десят-т-т, м-милейш-ш-ший, за м-мальч-чика и с-семьд-десят-т-т за д-дев-воч-чку. С-с т-ввое-ей с-сторон-ны вввернее б-было бы п-пожертвов-ва-ать н-на б-благо Церк-кв-ви, но т-так уж-ж-ж и б-быть – с-сто-о-о с-сорок за п-па-ару.

– Сто сорок?! – Стурман вцепился в свою спутанную бороду, сообразив уже, что цену можно поднять, а спешные ответы нынче в убыток. – Семьдесят за штуку… А что скажете вы, господин хороший? – обратился он к вельможе, восседавшему на призраке.

Единорог всхрапнул, выпустив из ноздрей дымные струи, окутавшие лицо наездника непроницаемой маской.

– Девяносто! – прохрипел вельможа.

Воины его заволновались, женщина вскрикнула:

– Бернарт, опомнись! За́мок! Долг! Бернарт, что ты делаешь?!

Заплакал ребенок в ее руках. Соколы как по команде ринулись вниз, найдя пристанище на плечах хозяина. Палэсьмурт поднялся на задние лапы и…

Тот, кого женщина назвала Бернартом, стек с седла мягко, красиво. Он склонился над Гель:

– Мы еще встретимся, девочка. Ты будешь моей, запомни! Только моей!

Сказав это, он вскочил в седло еще грациознее, чем покинул его, после чего отряд двинулся в путь, вскоре исчезнув из виду.

Стурман встревожился:

– Как же так? Девяносто ведь за штуку! Вернись, господин! Вернись!

– По сто – и хватит, – перебил продавца гладко выбритый мужчина и обратился к инквизитору: – Не гневи Проткнутого, святой отец, не завышай цену. Азарт не в почете среди сынов Господа нашего. Да и все равно я дам больше.

В ответ прокаженный сплюнул на гальку кровью. Бронзовый колокольчик, привязанный к поясу, резко звякнул, когда инквизитор пошел прочь.

Вот так Эрика и Гель продали за двести монет.

Детство закончилось.

Ноги болели так, что выть хотелось, спасибо папаше. Самую малость зацепил Сохач, а больше и не надо. Это ж тайный финт мужчин из Замерзших Синичек, «стальной ус» называется. Если бы не снадобья стурманов, Эрику совсем плохо пришлось бы. Хорошие снадобья у стурманов, отличные даже. За считаные седмицы – сколько их было, седмиц этих? – срослись косточки, но болят еще. Время вылечит, конечно, но пока…

Пока что Эрика и Гель купил за двести эре некто в чистом плаще.

У нового хозяина странностей хватало. К примеру, скакун его был всего о четырех ногах без когтей, безрогий и слишком заметного белого окраса – урод какой-то. На таком убогом сражаться – самоубийство. Боевой скакун задними лапами упирается в землю, растопырив когти и закрепившись так, что его и тараном не опрокинуть. А передние лапы вперед – дабы достойно врага встретить: вспороть брюхо его скакуну, а самого наездника порвать в клочья средними лапами… Шутки ради Эрик представил бледного хозяйского зверя в лютой сече: ступают ноги по закованным в латы трупам, скользким от крови, и, разъезжаясь, ломаются – тонкие чересчур. А если мечом пырнут в мягкое брюхо, не закрытое естественной броней? Тьфу, а не скакун! Одно хорошо – неторопливый. Потому как хозяин верхом ехал, а детишки следом топали.

И только удалились от торжища, странный мужчина обернулся не менее странным старикашкой, как две капли воды похожим на давешнего мытаря. Колдун, не иначе!

Эрик слыхал о таких заклятиях: когда морщины не позволяют старцу совладать с юницей, он обращается к лесным ведьмам, и те за очень высокую плату делают его на время молодым. Седина в бороду, Свистун в ребро…

Ехали (старик) и шли (Гель и Эрик) три дня и три ночи – не останавливаясь, без отдыха и сна. Даже не перекусили в пути ни разу, не выпили и глотка воды. И все же Эрику легко было, улыбчиво. Нравилось ему двигать распухшими, кровоточащими ногами. После болтанки в дракаре все что угодно понравится.

Эх, дорога!

Топали мимо избушек из сосны и прямослойного дуба, да с кровельным лемехом из осины. Дома тут складывали в обло, в лапу и в реж. Крыши ставили восьмискатные, точь-в-точь как в гарде Замерзших Синичек. А вот украшали иначе – не привычными с детства драконами, а перекрестьями копий и оберегами-цветами. Шли мимо послушных ветру мельниц, щупали пятками ряжевые мосты с ледорезами. А за мостами – виселицы. А за виселицами – согнутые спины бондов и злобные взгляды старух, заслуживших-таки отдых на лавочках у домов.

Эрик шел, шел…

И наконец пришел.

Стены – высокие, из окаменевших древесных стволов. На возведение этой твердыни сотни плотников извели тысячи кедров. А сколько озер смолы залито в щели? Сколько слов-заклятий укрепили стрельницы и донжоны?

Стены, понятно, тройные: меж слоями дерева засыпана гранитная крошка, смешанная с глиной. Имеется также ров, заполненный мутной, зеленой водой. Во рву плещутся водяники, жирные твари, откормленные. И зубастые очень. Эрик заметил троих. Значит, вплавь к гарду не подобраться. Да и без надобности – есть перекидной мост, который с наступлением темноты поднимает стража.

Солнце уже вовсю жарило, и народу на мосту было как муравьев: туда-сюда, толкаются все, ругаются, смеются-обнимаются и пышут злобой – главное, при деле, не скучают. Отдельной вереницей – хмурая процессия людишек из-за стен: в лохмотьях, косматые, грязные, кожа в струпьях, вместо конечностей обрубки, вместо глаз бельма и дыры. Над язвами их вились мухи, на лицах застыло привычное страдание. Нищие. Профессионалы. Те, кто клянчит милостыню у гуляк-купцов и смазливых куртизанок.