Мария бессильно уронила юбки и закрыла лицо руками. Слёз не
было, – ее сотрясала дрожь отчаяния и лютой злобы на себя. Много ей приходилось
слышать о сверхъестественной ловкости рук парижских friроns
[67], однако
почему-то и в голову не приходило, что она сама когда-нибудь станет жертвой
одного из постояльцев Двора чудес
[68]. За несколько минут, что переносчик
держал ее на спине, он умудрился срезать драгоценный мешочек. Господи,
матушкины серьги, кольца, фамильные строиловские бриллианты! Да нет, не могло
такое случиться с нею, с Марией, не могло! Она в ужасе замотала головой – и
замерла, когда рука грабителя коснулась ее плеча.
– Да ладно тебе, – тихо произнес он; и даже в том состоянии,
в каком была сейчас Мария, ее вдруг задела за сердце нотка нежности,
прозвучавшая в этом хриплом, пропитом голосе:
– Не убивайся так. Возьми свои цацки – я пошутил!
Переносчик сунул ей в ладони мешочек и покрепче стиснул на
нем ее пальцы.
Мария уставилась на него с изумлением, чувствуя, как глаза
неудержимо наполняются слезами. Черная, сгорбленная фигура расплывалась, но
Мария не в силах была разжать стиснувшие мешочек руки и утереть слезы.
– Я просто хотел тебе показать, что бывает, когда разевают
рот! – словно сердясь на себя за свою доброту, прохрипел переносчик. – Ты в
«Mont de Piété»
[69] идешь – так гляди в оба глаза! Ребята там
такие – ловчее меня! Гляди, на этой горе ноги не переломай!
И, наставительно погрозив Марии грязным пальцем, он прыгнул
за угол, исчез; а молодая женщина еще какое-то время стояла столбом, прижимая к
груди заветный мешочек и унимая судорожный, нервный смех: вор-карманник
предостерегает свою жертву против воров-процентщиков! О Париж, Париж, нравы
твои неисповедимы!
Однако, надо признать, решимости идти в «Mont de
Piété» у нее поубавилось. Но что делать, что же делать?! Николь
ни за что не хочет ждать… А, ладно, бог не выдаст, свинья не съест! И Мария,
быстро перекрестившись, толкнула тяжелую дубовую дверь.
* * *
Мария очутилась в просторном, очень светлом и чистом
помещении, стены которого были обшиты дубовыми панелями и затянуты зеленым
сукном. Вдоль стен стояли внушительные шкафы, а за конторками что-то строчили
гусиными перьями несколько писцов, до того поглощенных работою, что никто из
них даже головы не поднял при появлении Марии. Дела в ломбарде, очевидно, шли
пребойко! Одна из пяти выходивших в залу дверей медленно отворилась, и в
узенькую щель проскользнула высокая черная фигура.
– Чем обязан? – отрывисто, без поклона, обратился незнакомец
к Марии, пренебрежительным взглядом окинув ее гладко причесанные и убранные в
простенький чепчик волосы, поношенное платье и носки сабо, выглядывавшие из-под
отсыревших юбок.
– Мне бы хотелось получить деньги, – пробормотала Мария
севшим голосом.
Внешность человека, стоящего напротив, произвела на нее
сильнейшее, пугающее впечатление!
Был он очень высок и худ, вернее, узок – напоминал черный
карандаш; голову же имел маленькую, с непомерно большим, уродливо выпуклым
лбом, глубоко посаженными черными глазами и крошечным носом. Окладистая черная
борода несколько уравновешивала нижнюю часть лица со лбом. Тонкие губы его были
почти не видны в густой растительности; голос же казался глухим и
невыразительным, словно он заблудился в пышной бороде и оттого слышался как бы
издалека.
Заметив, как уставилась на него Мария, ростовщик передернул
плечами: наверное, понял, какое впечатление произвел своей внешностью, – а
потому заговорил еще невнятнее и пренебрежительнее:
– Должен предупредить: просто в долг у нас вы не получите ни
су! Надеюсь, у вас есть заклад?
– Какой дурак пойдет в ломбард без заклада? – огрызнулась
Мария. Конечно, она рисковала «повысить процент» неприязни к себе у этого
ростовщика, однако пора было поставить его на место. – Вы не представились,
сударь.
Какая-то искорка живого чувства промелькнула в
безучастно-черных глазках ростовщика, и, для приличия помедлив, он
снисходительно кивнул:
– Помощник директора Виданжор – к вашим услугам,
мадемуазель… мадам?
– Мадам, – сказала Мария, едва сдержав нервический смешок:
было что-то почти неприличное в том, чтоб в ломбарде, в этом вместилище тайных
человеческих трагедий, работал человек с такой фамилией!
[70]
– Ну хорошо, мадам… а как дальше? – с шутовским почтением
склонился перед нею Виданжор, но Мария покачала головой:
– Это не имеет значения. У меня большой заклад, но и сумма
мне нужна тоже немалая.
– Какая?
Мария посмотрела на него испытующе, потом окинула взглядом
склонившихся над конторками писцов. Почудилось ей или дружный скрип перьев и в
самом деле притих?
– Нет ли здесь другой комнаты? У меня важное дело.
– Комнату с кроватью? – издевательски уточнил Виданжор. –
Извините, но натурой мы не берем!
От конторок донеслось приглушенное хмыканье, однако минуло
не меньше минуты, прежде чем до Марии наконец дошло, что имел в виду ростовщик.
Ладони так и зачесались – дать мерзавцу хорошую оплеуху, но
вдруг вспомнился переносчик, требовавший заранее показать деньги, – и Мария с
трудом удержалась от смеха. Да что это у них у всех одно на уме?! Верно, и
впрямь много развелось женщин, готовых заплатить собою за все, что угодно, а
ежели Марию приняли за одну из них, то не обижаться надо, а радоваться: выходит,
маскарад ее удался как нельзя лучше
Она перевела дух, чтобы успокоиться; не тратя больше времени
на пустые слова, растянула алую тесьму, стягивавшую заветный мешочек, и, не
выпуская его из рук (встреча с переносчиком все-таки кое-чему ее научила!),
показала содержимое Виданжору, который для этого соблаговолил слегка согнуть
свой долговязый стан.