– Помните, как у нас говорят: «Нижегород – либо вор, либо
мот, либо пьяница, либо жена гулявица!» А здесь сказывают: однажды гасконец
попался черту на зубок, и тот предложил выбирать: либо языка лишиться, либо
бабьей радости, а не то – и вовсе жизни. Ухарь наш таково-то долго выбирал, что
черт плюнул с тоски – да и провалился обратно в свое пекло. С тех пор они и
остались бабники да острословы, гасконцы те!
Нижегородская, родимая скороговорка немного успокоила Марию,
пропала дрожь, и она смогла стоять сама.
– Седлай, не медли. Чего в самом деле ждем – пока та курва
Манон воротится или эти олухи набегут? – выговорила она хрипло. – Да кинжал
возьми, слышишь?
Убивать невозможно привыкнуть, даже если не в первый раз,
даже если защищаешь свою жизнь. К тому же эта смерть, она была совсем иной, чем
смерть насильника-кузнеца.
Раздался протяжный, влажный вздох: Данила подвел коня,
взялся за стремя.
– Садитесь. Тем-то упырям, пока суд да дело, я ремни под
седлами порезал. Да они уже и так лыка не вяжут от барских вин! – В голосе
Данилы звучала обида слуги за господское добро, и Мария невольно усмехнулась.
Они довели коней до зарослей тамариска – и только тогда сели
верхом.
– А теперь, Данила, гони! – велела Мария.
– В Марсель прикажете? – спросил куафер-кучер.
– В Париж! – крикнула Мария, хлестнув коня поводьями, так
что он с места взял рысью. – Возвращаемся в Париж!
– Эх, с ветерком, родимые! – завопил Данила, и дорога
послушно легла под копыта.
Мария пригнулась к шее коня. Ветер бил в глаза. Но не ветер
мешал ей смотреть вперед. Не в Париж возвращалась она сейчас – в прошлое.
Глава 1
Скоробежка
Маше Строиловой не исполнилось еще и двенадцати, когда пожар
пугачевщины опалил нижегородские земли. Это было в июле 1774 года, но еще с
прошлой осени из Поволжья и с Урала долетали слухи один страшнее другого, слухи
о самозванце, назвавшем себя царем Петром III Федоровичем – крестьянским царем,
который у помещиков отнимает крепостных, дает им волю, а господ казнит за их
издевательства над народом. Слухи эти не повторял только ленивый!
Отец то и дело наезжал в Нижний, где губернатор Ступишин
собирал дворян для совета, и возвращался раз от разу все мрачнее; но от детей
самое страшное старались утаить. Однако чего недоговаривали отец с матерью или
Татьяна с Вайдою
[9]
– эти старые цыгане весь дом держали в ежовых рукавицах! –
о том Машенька с Алешей узнавали на кухне, в людской, в девичьей. А здесь,
понятно, судачили только лишь о победах мятежников, смакуя подробности их
жестокосердия к поверженным врагам. На всю жизнь запомнила Маша судьбу
защитников Татищевской крепости, которую Пугачев захватил лишь после троекратно
отбитого штурма, воспользовавшись пожаром. Офицеров, после жестоких пыток, кого
перевешали, кому отрубили головы. С полковника Елагина, командующего гарнизоном
крепости, человека тучного, содрали кожу; вырезав из него сало, злодеи мазали
им свои раны. Жена Елагина была изрублена. В то время в крепости оказалась и
дочь Елагиных. Мужа ее, коменданта Ниже-Озерной крепости, храброго
секунд-майора Харлова, самозванец казнил незадолго до того. Вдова славилась
удивительной красотою – и вся эта красота пошла в добычу злодею: более месяца
он продержал у себя молодую женщину как наложницу, а семилетнего брата ее
назначил своим камер-пажом. Низкие душонки, окружавшие Пугачева, во всяком,
даже редчайшем, порыве доброты его видели измену; уступая их требованиям,
самозванец приказал расстрелять несчастную красавицу и ее брата. После
ружейного залпа, еще живые, они, истекая кровью, добрались друг до друга и,
обнявшись, испустили дух…
В тот вечер к Маше пришла догадка: если чьи-то Глашки и
Петьки, крепостные и дворовые, радостно предают своих господ смерти и присягают
злодею, то подобное может случиться со строиловской дворней и крестьянами. Она
зашлась таким ужасным криком, что в людской содеялся превеликий переполох.
Сбежались матушка, Татьяна; девочку чуть не в беспамятстве уложили в постель.
Вайда учинил дознание и, поскольку дворня всегда рада доносительствовать,
вскорости вызнал, что именно явилось причиною припадка барышни, а стало быть,
тем же вечером виновные отведали добрых плетей.
Такие неприятные обязанности в отсутствие хозяина всегда
ложились на плечи Вайды, ибо у княгини характер был мягкий, а у Елизара Ильича,
управляющего, – мягче втрое. Отец (собственно, был он Маше отчимом – ее родной
отец, граф Валерьян Строилов, вместе с полюбовницей пал когда-то жертвой
собственной лютости, от которой много страданий приняла его жена, Машина мать.
Впоследствии, после многих тягот и страданий, она вышла за давно любимого ею
князя Алексея Михайловича Измайлова, и он никогда никакого различия между
Машенькой и своим родным сыном Алешей не делал, хоть падчерица его и оставалась
графиней Строиловой, а сын – будущим князем Измайловым) – итак, отец каждый
поступок Вайды одобрял, но на сей раз, о порке узнавши, брови свел то ли
задумчиво, то ли осердясь. В нынешнюю сомнительную пору, когда началось немалое
бегство нижегородцев в повстанческую армию Пугачева, кое-кто из бар ужесточился
с крестьянами, кое-кто, напротив, нрав укротил: иные едва ли не заискивали
перед теми же, кого вчера драли на конюшне и продавали с торгов. Алексей же
Михайлович полагал, что вести себя следует с достоинством, но и с
осторожностью: по несомненным сведениям, Пугачев рассчитывал пополнить свои
отряды за счет нижегородских крестьян; к тому же через Нижний проходил прямой
путь в центр страны, прежде всего – на Москву, а это не могло не привлечь
мятежника. Манила самозванца также губернаторская казна, хранившаяся в Нижнем.
Любавино – наследственное имение Строиловых – находилось
невдалеке от Нижнего, в центре губернии, и хотя Измайлов не очень любил его,
памятуя, сколько страданий пришлось принять его жене в этом прекрасном доме,
стоявшем на высоком волжском берегу, однако он понимал, что в такое ненадежное
время семье в Любавине – вполне безопасно: чтобы до него добраться, пугачевцам
надо пройти почти всю губернию; к тому же Любавино от торных путей в стороне.
Поэтому князь не очень-то уговаривал жену отъехать в его Ново-Измайловку, что
близ Починок. Однако внезапное известие поломало все расчеты: старый князь
Измайлов прислал верхового сообщить, что княгиня Рязанова рожает. Княгиня
Рязанова – то есть Лисонька.