– Наин, шестно, мы не есть…
– Возможно, я могла бы просить вас помочь?
В дверях стояла Дотти. Появление этого нового действующего лица как будто заинтересовало Гаррисона.
– И кто же вы будете, юная леди?
– Нг! дату Баартман, сэр.
Гаррисон вскочил.
– Не та ли Нг! дату Баартман из Кейптауна, чьи на редкость проницательные письма я все эти годы пускаю в печать сразу по получении?
Дотти скромно потупилась.
– Та самая.
– Какая честь! Почему же вы не сказали, что знакомы с мисс Баартман? – спросил он Цезаря. – Это в корне меняет дело. Разумеется, если мисс Баартман говорит, что вам нужно связаться с «железной дорогой», я без раздумий расскажу вам.
– Нужно, сэр.
– Большего мне и не требуется. Бостонским перевалочным пунктом руководит Жозефина Сен-Пьер-Руффин
[66]
со своего семейного предприятия «Мелассовая фабрика Руффина» в Норт-Энд. Знаете, где это?
– Найдем.
– Превосходно! Желаю удачи в поисках вашего дьявольского некроманта. Прощайте. И мисс Баартман… прошу, присылайте нам свои письма. Вы вдохновляете всех нас.
– И делаете честь нашей расе, – добавил Дуглас.
– Без ваших трудов дело не сдвинулось бы с мертвой точки.
Забрав еще не оправившегося от потрясения Агассиса, Цезарь повел его вниз. Свежий воздух как будто несколько оживил натуралиста.
– Я же шказал, что нам понатобится Дотти, Луи.
– Никогда… Мне и в голову бы не пришло, что когда-нибудь доведется увидеть такое! Да ведь по сравнению с этим ваши отношения кажутся совершенно естественными!
– Фее отношительно, Луи. Это урок, который препотает нам шизнь.
– Возможно. Но я тоже учитель, я никогда не применял розгу так жестоко.
– Может, у фас никогда не было штоль тупого ученика. – Пфф!
Агассис и его спутники пересекли весь город и вскоре оказались в Норт-Энде – лабиринте запруженных людьми улочек, некогда привилегированных, а ныне населенных средиземноморскими, семитскими и ибернийскими иммигрантами.
– Какой позор, – сказал Агассис, – что эти родовые переулки Ривера
[67]
и Франклина ныне отданы на поругание низшим расам.
– Фсем нушно где-то шить. Und федь именно они штроят ваш город.
– Но они хотя бы могли проявить толику порядочности и жить как цивилизованные люди. Только поглядите на эту выставленную напоказ прачечную. Мерзость!
Агассис жестом указал на множество веревок с сушащимся исподним, натянутых поперек узких улочек чуть выше голов прохожих.
– Обходишься тем, что имеешь.
– Если следовать вашей философии, вместо одежды мы бы все еще мазались сажей и животным жиром, – сказал Агассис, подчеркнуто покосившись на Дотти.
– Фаш ефропейский сюртух, профессор Агассис, и дня бы в буше не протянул.
– Я не намереваюсь поселиться на ваших пустошах. Чем скорее западная цивилизация возьмет подобные места под свое крыло, тем лучше для всего мира.
По немощеной Салем-стрит, в начале которой высилась Старая Северная церковь, они поднимались в раздраженном молчании.
Салем незаметно перешла в Халл-стрит, и эта улица тоже шла вверх.
На вершине холма они остановились у ворот кладбища Коппс-хилл, давая Агассису перевести дух. Швейцарский горец мысленно корил себя: он становится слишком тучен. Где тот юный козел, скакавший по ледниковым расселинам?
Теперь они находились в самой высокой точке Норт-Энда. Отсюда открывался прекрасный вид на Чарльстон, связанный с Норт-Эндом самым длинным мостом Америки. Там вздымался недавно воздвигнутый памятник Бункер-хилл: 6600 тонн камня гордо вздыбились ввысь могучим стволом, свидетельствующим о потенции нации.
– Я рада, что увидела это кладбище, – сказала Дотти. – Здесь похоронен Принс Холл
[68]
, черный солдат Революции.
Агассис снова фыркнул.
– Я предпочитаю надгробие Коттона Матера
[69]
. Это был замечательный ученый.
– Смотрите, – сказал Цезарь, – а вот и фабрика Руффинов.
На другой стороне улицы стояло внушительное деревянное строение в несколько этажей, вывеска паточно-золотыми буквами гласила:
МЕЛАССОВАЯ ФАБРИКА РУФФИНА.
– Давайте представимся, сошлемся на Гаррисона и потребуем выдать мерзавца, которого они укрывают по ошибке. Если они откажутся, мы просто пригрозим донести о их противозаконной деятельности властям.
В воротах огромного склада имелась дверка. Агассис подергал за ручку – заперто. Он стал бить в дверь кулаком.
Тут узкая ставенка, прикрывавшая окошко, рывком отодвинулась. В отверстии показались бледный веснушчатый лоб и пара фанатичных голубых глаз.
– Уходите! Мы закрыты! Ставенка задвинулась.
Агассис задумчиво подергал бакенбарду.
– Похоже, тут что-то неладно. Сомневаюсь, что этот хриплый голос принадлежит Жозефине Руффин. Нужно изыскать способ войти.
– Ja-ja. Мы с Дотти обойдем фабрику с этой штороны, а фы – с той.
Агассис неохотно свернул в узкий замусоренный проулок. Ему померещилось, нет, он был убежден, что из черной тени на него уставились красные глазки чумных крыс (Ratti norvegici). Жаль, что он не сообразил одолжить у Пуртале альпеншток, у него такой острый наконечник…
Что там у него над головой? Окошко? Действительно, окошко. Так-так… Если встать на эти выброшенные ящики…
Окно было не заперто. Открыв его, Агассис осторожно просунул голову внутрь. Помещение было темным, поэтому он мало что разглядел, но казалось пустым. Он подтянулся и на мгновение повис: половина туловища внутри, половина снаружи. Затем с усилием протиснулся в окно и шумно, без достоинства плюхнулся на пол.
Встав на четвереньки, Агассис поднял голову.
Дуло наставленного на него пистолета диаметром походило на хобот индийского слона (Elephas maximus). Или так показалось Агассису.