Андроид Каренина - читать онлайн книгу. Автор: Бен Уинтерс cтр.№ 55

Первое, что испробовал Вронский, были три его любимых орудия, которые он всегда держал при себе и благодаря мастерскому использованию которых был известен. Это были: испепелители, с гордостью висевшие на поясе, они симметрично выступали с двух сторон на бедрах; дымящийся огненный хлыст, свернутый кольцом на ляжке в чехле из тончайшей кожи; и сияющий электрический кинжал, торчащий из кожаного черного сапога.

Все было в превосходном состоянии. Испепелители выстреливали огненные потоки с молниеносной скоростью и разряжали обойму за шестнадцать секунд, что превышало общепринятые войсковые нормативы в два раза. Вместе с легким нажатием большого пальца на рукоять, ото сна пробуждался огненный хлыст и, словно бы продолжение руки хозяина, бросался в самый дальний угол комнаты. Электрический кинжал, который Вронский метнул с убийственной точностью, вонзился в несчастную крысу: она выбрала неудачный момент, чтобы выбраться из своего укрытия — выбежала из-за корзины для бумаг и тотчас же оказалась на линии огня.

Вронский снял с лезвия подергивающееся, изжаренное током тело животного, бросил его Лупо и, вспомнив вчерашний разговор с Анной, погрузился в размышления. Жизнь его тем была особенно счастлива, что у него был свод правил, несомненно определяющих все, что должно и не должно делать. Свод этих правил обнимал очень малый круг условий, но зато правила были несомненны, и Вронский, никогда не выходя из этого круга, никогда ни на минуту не колебался в исполнении того, что должно. Про себя он называл их «Бронзовые Законы» в подражание Железным, которые регулировали жизнь роботов.

Правила эти определяли, — что лгать не надо мужчинам, но женщинам можно, — что обманывать нельзя никого, но мужа можно, — что нельзя прощать оскорблений и можно оскорблять и т. д. Все эти правила могли быть неразумны, нехороши, но они были несомненны, и, исполняя их, Вронский чувствовал, что он спокоен и может высоко носить голову. Только в самое последнее время, по поводу своих отношений к Анне, Вронский начинал чувствовать, что свод его правил не вполне определял все условия, и в будущем представлялись трудности и сомнения, в которых он уже не находил руководящей нити.

Вронский вздохнул и приступил к осмотру сложного вооружения. Это был наплечный Разрушитель, размагничивающий Жезл, сверкающий Обсидиановый Миномет и, конечно же, наводящая ужас пушка, распыляющая внутренние органы и известная под названием «Месть Царя».

Одно за другим он брал в руки эти орудия смерти, с легкостью разбирал их, осматривая соединения деталей и смазывая их машинным маслом, и затем возвращал их на место. Привычные монотонные действия привели в порядок мысли и подняли настроение.

Теперешнее отношение его к Анне и к ее мужу было для него просто и ясно. Оно ясно и точно определено в своде правил, которыми он руководствовался.

Она была порядочная женщина, подарившая ему свою любовь, и он любил ее, и потому она была для него женщина, достойная такого же и еще большего уважения, чем законная жена. Он дал бы отрубить себе руку прежде, чем позволить себе словом, намеком не только оскорбить ее, но не выказать ей того уважения, на какое только может рассчитывать женщина.

Отношения к обществу тоже были ясны. Все могли знать, подозревать это, но никто не должен был сметь говорить. В противном случае он готов был заставить говоривших молчать и уважать несуществующую честь женщины, которую он любил.

— Ох! — вскрикнул Вронский, когда, забывшись и потеряв бдительность, прищемил себе пальцы затвором Разрушителя. — Проклятая штуковина!

Отношения к мужу были яснее всего. Размышляя об Алексее Александровиче, он взял со стола следующее оружие, экспериментальное устройство под названием Ускоритель Частиц. Таких было сделано всего семь штук, если верить подпольному оружейнику, который продал один из этих Ускорителей Вронскому. Он навел устройство на мишень, установленную в дальнем углу комнаты, и помедлил, прежде чем выстрелить.

С той минуты, как Анна полюбила Вронского, он считал одно свое право на нее неотъемлемым. Муж был только излишнее и мешающее лицо. Без сомнения, он был в жалком положении, но что было делать?

Вронский прищурил глаза, прицелился и представил перед собой в виде мишени этого излишнего и мешающегося Алексея Александровича; он живо вообразил себе его ухмыляющееся, закрытое наполовину железной маской лицо и нажал на спусковой крючок. Мишень с грохотом затряслась, а затем через три долгие секунды ее разорвало на щепки, сопровождаемые фейерверком оранжевых искр. Лупо одобрительно завыл и стал прыгать по комнате, хватая зубами ошметки, кружившиеся в воздухе. Вронский улыбнулся и с восхищением посмотрел на свое новое оружие. Если бы его вдруг посетила мысль, что Алексей Александрович не совсем обычный муж и что он обладает силой, в прямом и переносном смысле этого слова, гораздо превосходящей любую другую, которой Вронскому когда-либо приходилось противостоять, он бы не стал беспокоиться по этому поводу. Он чувствовал, что в мире нет человека сильнее его и нет человека, более заслуживающего женщины, на которую он обратил свои чувства.

Но в последнее время явились новые, внутренние отношения между ним и ею, пугавшие Вронского своею неопределенностью. Вчера только она объявила ему, что она беременна. И он почувствовал, что это известие и то, чего она ждала от него, требовало чего-то такого, что не определено вполне кодексом тех правил, которыми он руководствовался в жизни.

И действительно, он был взят врасплох, и в первую минуту, когда она объявила о своем положении, в эту ужасную минуту, когда вдруг из небытия возникли божественные уста и, зевнув, грозили проглотить ее и отнять у него навеки, сердце Вронского подсказало ему требование оставить мужа. Он сказал это, но теперь, обдумывая, он видел ясно, что лучше было бы обойтись без этого, и вместе с тем, говоря это себе, боялся — не дурно ли это?

— Если я сказал оставить мужа, то это значит соединиться со мной. Готов ли я на это? Как я увезу ее теперь, когда у меня нет денег? Положим, это я мог бы устроить… Но как я увезу ее, когда я на службе? Если я сказал это, то надо быть готовым на это, то есть иметь деньги и выйти в отставку. Но смогу ли я? — сказал он Лупо и, наклонившись к зверю, почесал его чувствительную точку, расположенную над Нижним Отсеком.

Он снова метнул электрический кинжал, закрутив его движением запястья, и смотрел, как клинок летел на стену и затем вдруг развернулся, словно бумеранг и понесся в противоположный угол комнаты, где воткнулся прямо в сердце второй крысе. Вронский восхищенно присвистнул, а Лупо бросился к новой жертве. Он всю жизнь работал, чтобы добиться этого места и права владеть столь мощным оружием. Честолюбие была старинная мечта его детства и юности, мечта, в которой он и себе не признавался, но которая была так сильна, что и теперь эта страсть боролась с его любовью.

— Женщины — это главный камень преткновения в деятельности человека, — сказал накануне вечером его старинный приятель Серпуховской, когда они подняли бокалы в память о бедной Фру-Фру. — Трудно любить женщину и делать еще что-нибудь. Для этого есть одно средство с удобством без помехи любить — это женитьба.