Чудо и чудовище - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Резанова cтр.№ 79

А между тем Далла нуждалась в утешении. Не в том, в каком принято считать, нуждается каждая женщина. Душа ее жаждала отдыха. Покоя. А покой в ее сознании был неразрывно связан с Маоном. Городом и домом, где она была счастлива. Где все любили ее, и ничего не требовали взамен. И после того, как голодные бунты в Зимране и хлебные мятежи по всему царству сменились затишьем, Далла отправилась в Маон, надеясь, что родной город даст ей забвение от забот.

Царицы Зимрана редко покидали цитадель, и еще реже – столицу. Но никто не судил Даллу за то, что она отправилась в паломничество к храму, где свершилось чудо ее преображения, и, вдобавок, решила посетить отеческий дом и гробницы предков. Не осудили ее и за то, что она не взяла с собой сына, оберегая его от тягот пути ( еще одним тайным желанием Даллы было отдохнуть от Пигрета). Вдобавок зимранцы чувствовали себя увереннее, когда царь, пусть и малолетний, оставался в стенах города. Власть в Зимране от его имени вершили Рамессу и Криос. Даллу сопровождали большая свита из женщин, а также отряд телохранителей во главе с Бихри.

Но это была пустая затея – искать в Маоне отдохновения и покоя. Далла изменилась, изменился и город ее детства. Орды паломников, постоянный шум, толчея на грязных улицах… Или и все это было и прежде, а она не замечала? А в Зимране, где царская цитадель напрочь отсекала от нее крики торговцев, барабаны и флейты храмовых процессий и прочую музыку городской жизни, и вовсе отвыкла?

Впервые Далле выпала возможность без спешки преодолеть роковой путь между Зимраном и Маоном. Разумеется, отменить жару, духоту и тряску в носилках не в силах человеческих. Но зато можно было устраивать длительные стоянки, где Даллу переодевали, где она отдыхала и главное, отсыпалась. Потому что, к несчастью, она утратила способность засыпать в носилках, как бывало в юности. Она вообще в последние годы стала плохо спать. А показываться на людях с лицом бледным и глазами, обведенными синевой, Далла не хотела. Разве она не самая красивая женщина царства? И пройдет немало лет, прежде чем она перестанет ею быть. Пришлось прибегнуть к старым запасам Берои – мак, мята, кошачья трава. В более сильных пока не было нужды – к счастью, потому что в них Далла не разбиралась.

Итак, они неторопливо приближались к Маону, и никто не потревожил их в пути, что можно было счесть удачным предзнаменованием. Но – смотря для кого. Ибо за время путешествия слух о паломничестве царицы разошелся далеко за пределы столичных областей, и народ начал стягиваться в Маон отовсюду. Были здесь благочестивые обожатели Мелиты, всей душой жаждавшие увидеть любимицу богини и ее живое воплощение. Но немало собралось в Маоне и таких, кто стремился обратиться к царскому суду или пожаловаться на творимые в их краях беззакония. Узнав об этом, Далла едва не расплакалась. Они хотят пожаловаться царице! А кому царица пожалуется на свои страдания, кто ответит? Мелите – скажут люди, разве не за тем царица сюда приехала? Это верно, но Мелита капризна, и намерения ее темны. Спасаясь от забот Зимрана, Далла попала в другое гнездилище забот, возможно, злейших. Почему она не догадалась взять с собой Рамессу? Хватило бы для сохранения порядка в Зимране и одного Криоса. А теперь, даже если она и не будет принимать просителей, кто-нибудь из них все равно до нее доберется. На всякий случай она предупредила Бихри, что телохранители должны быть настороже, и распорядилась, чтобы он привлек к охране дворца городскую стражу Маона. Наместник, управлявший городом со времен Ксуфа, не возражал, однако предупредил, что стражники ненадежны. Хотя маонцы покорно приняли смену власти и не затевали прямых мятежей, они проявили себя как люди коварные и злокозненные, норовившие укрыть от царских сборщиков податей все, что изобильно рождала здешняя земля, а при возможности и прирезать зазевавшегося чиновника, как барана. Странно было слышать такое о верном народе князя Тахаша…

Но, как бы ни относились маонцы к царской власти, царицу они встречали восторженно, усыпая носилки Даллы цветами, называя Даллу ее красавицей, благодетельницей и прочими ласковыми именами. Даллу это отнюдь не умилило. От криков толпы она едва не оглохла, от мельтешения людей и душного удушливого запаха цветов разболелась голова. Она едва чуть ли не с тоской вспомнила о доставлявших ей в минувший год столько беспокойства столичных жителей. Зимранцы, по крайности, хотя бы знают меру в выражении преданности. А любовь маонцев… да, она заслужила зту любовь, избавив их от хлебных поборов. И вправе ждать благодарности… если б только благодарность эта была менее навязчивой!

Далла остановилась на женской половине княжеского дворца, где провела детство и юность. Теперь дворец был резиденцией наместника. Однако, если он кого и содержал на женской половине, то к приезду Даллы переселил. Ее покои были тщательно прибраны, блистали дорогой утварью из сокровищницы, застланы и увешаны красовались яркими коврами.

Тем хуже. Все было чужое. От прежнего, привычного жилища остался только сад, который не так легко поддавался переменам. Но фонтан в саду заглох, а пруд, хоть и оставался на прежнем месте, казался темным, сумрачным, и рыбок – тех, что Далла любила кормить в отрочестве, она не увидела здесь. Нет, наверное, у наместника не было в Маоне ни жены, ни детей. Мужчина не станет забавляться фонтаном и прудом с рыбками…

Как она мечтала, задыхаясь жаркими ночами Зимрана, о прохладном сумраке родного дворца! И вот – Далла здесь, а сон не приходит. Полночи царица мерила шагами пустые покои, выходила на открытую террасу, даже спускалась в сад, побродить по залитым луной дорожкам. Но лунный свет отражался в надраенных панцырях и шлемах телохранителей, а на террасе Далла встретилась с укоризненным взглядом Шраги, помощника Бихри, который вечером сменил командира на посту.

Сна не было, отдыха не было. Пришлось снова прибегануть к запасам Берои.

Ей следовало посетить княжеские гробницы, находившиеся за городскими стенами, и Далла намеревалась это сделать. Она знала теперь, что Адина и Тахаш не были ее родителями, но там покоились также Регем и Катан. Их у Даллы никто не в силах отобрать. Это были ее муж и ее сын, с ними она не была обманщицей поневоле.

Но прежде посещения усопших Дала должна была почтить Мелиту. Она прибыла в город перед осенними праздниками богини. В Маоне они были особенно пышны и многолюдны, в отличие от Зимрана, где весенний праздник Мелиты любили больше. Но осень – время урожая, а Маон в значительной мере жил плодами полей и садов. Собственно, сезонные праздники отмечали по всему Ниру задолго до того, как здесь услышали имя Мелиты. Прежде – а во многих краях и до сих пор – они были посвящены Хаддаду и Никкаль, а в прежние века, возможно, каким-то иным богам, затерявшимся в тумане древности. Но вот уже двадцать пятый год весной и осенью Мелита безраздельно царствовала в Маоне, встречая паломников и получая щедрые дары. Первины урожая везли в Маон, и молодое вино, гнали телят, и овец, и коз. И хотя прекрасная и утонченная Мелита Маонского храма мало напоминала здешнюю Никкаль, богиню плодородия, мать-землю, рождающую от дождя, излитого в ее лоно Хаддадом, жречество безотказно принимало доброхотные даяния.

Дар царицы, привезенный из Зимрана, разумеется, не имел ничего общего с этими сельскими подношениями. Это был бронзовый треножник, на который Далла приказала поставить чеканную чашу, украшенную изображениями голубок из белого золота – голуби считались птицами, посвященными Мелите. Блюдо было до краев заполнено золотыми маликами. И все это было уложено в большой ларь из кедрового дерева.