– Эй, сударь, вы не ранены?
– Нет, лейтенант, вы вовремя. – На самом деле Мерсер был скорее недоволен, что ему помешали, но настраивать против себя офицера не собирался.
– То-то. У нас, знаете, как стемнеет, порядочные люди в одиночку не ходят. Не то чтобы грабителей много было, а пошаливают. Заводские, возчики, бывает, и всякое отребье с рудников забредает. На то и патруль. Мы как услышали выстрелы – сразу сюда. Повезло, можно сказать. Это ведь вы стреляли?
– Нет. Они. Только промахнулись.
– Странно. Здешние все больше ножиками и дубинками. Тогда вдвойне повезло… Идемте с нами, капитан будет рад.
Вот именно, думал Мерсер, присоединяясь к патрулю. Капитан будет рад, заводские не орудуют пистолетами и саблями. Чудесный город Галвин. Дивный город. Где все заняты одной литературой.
4. День святой Екатерины
Бергамина в подробности происшествия Мерсер не посвятил. Ну напали и напали, патруль вовремя подоспел, все слава богу. Однако комендант в порыве негодования – совсем хамье обнаглело, стрельбу устраивает! – не только лично возглавил поиски нападавших, прочесывая все подозрительные места, где те могли укрываться, но и преодолел свое нежелание общаться с Лейландом Ораном. Правда, сам Оран его не принял, препоручив разобраться в деле управляющему. Тот, как поведал Мерсеру Бергамин, оказал всяческое содействие, но среди заводских не нашлось никого, кто получил бы недавно колотую рану. Да и стрелков среди них не водится. Очевидно, это все же были залетные бандиты с рудников, которым надоело шастать по большим дорогам, и они решили попытать удачу в городе…
Насчет этого у Мерсера имелось собственное мнение. Несмотря на темноту, он довольно ясно рассмотрел физиономию типа, которого ранил. Тот был кучеряв и бородат, но на щеках, из-под зарослей черного волоса, отчетливо виднелись некие изображения. Приглядевшись, в них можно было распознать крест и мачты парусника.
Татуировки были красой и гордостью имперских моряков (как, наверное, в большинстве стран Европы), но только в портовых городах Карнионы они возвели в обычай делать наколки на лице. И при посещении Фораннана, Скеля и Нессы Мерсеру приходилось видеть просмоленных парней с выколотыми на щеках – а то и на лбу – парусниками, якорями, русалками, змеями, кинжалами и черепами. Иногда к этому морскому репертуару добавлялись распятия, изображения Богородицы или святого, лично чтимого владельцем татуировки. И следовательно, один из напавших – южанин и бывший моряк. Насколько Мерсер разбирался в жизни, ни один моряк, южанин ли, северянин, – добровольно на рудники не двинется, а каторжников в Открытые Земли давно не посылают. А вот в наемники беглый или изгнанный с корабля моряк податься может вполне.
Может, эти четверо были теми недостающими наемниками, подчиненными Венделю, которых Мерсер с Анкрен напрасно ждали в Свантере и Эрденоне? Почему бы и нет? С самого начала разделение на «южных» и «северных» казалось Мерсеру условностью, приемом в игре (благо он не принадлежал ни к тем, ни к другим). Да и фигуры в этой игре, что на северной, что на южной стороне, попадались те же самые – Оран, Роуэн, Бергамин… Кстати, Роуэна как раз сопровождало четверо слуг. Правда, они двигались в другом направлении, но при хорошем знании города (а Галвин не так велик) они могли, оставив где-то портшез с хозяином, нагнать Мерсера. Роуэн, которому не удалось заманить Мерсера в гостиницу, дожидался их. Потом они могли погрузить раненого – а его так или иначе пришлось бы тащить – в портшез и, не вызывая подозрений, вернуться в гостиницу, а на другой день покинуть город.
Все это прекрасно объясняло, как убийцы проникли в Галвин и как скрылись оттуда, а Марсиаль Роуэн, действительно наутро уехавший из города, идеально подходил на роль тайного вдохновителя эрдских преступлений (в северные дела замешан хотя бы косвенно; может быть осведомлен о слабостях семейства Олленше-Тевлис, на совещании в Эрденоне не присутствовал). И как раз поэтому Мерсер, не сбрасывая кандидатуру Роуэна со счетов, не спешил производить его в главные подозреваемые. Почему не предположить, что за всем стоит Лейланд Оран, после возвращения из Эрденона упорно скрывающийся от глаз людских?
И еще Бергамин, по весне посещавший Эрденон и зависящий от Орана. Бергамин, в прошлом которого имеются какие-то тайны, столь гостеприимно встретивший почти незнакомого ему человека.
Бергамин зависит от Орана, и это его тяготит – или он старается внушить другим, что это так. Его сестра вхожа в круг госпожи Эрмесен, или Соримонды, и пугается расспросов Мерсера. А Роуэн, очень давно и близко связанный с той же госпожой Эрмесен, любовницей Орана, рассуждает о том, что предпочел бы вовлечь в этот круг и капитана Бергамина…
Короче, натуральная паутина. Возможно, все это глупости, развлечения скучающих провинциалов и провинциалок. А если нет? В одном Мерсер был твердо уверен – нападение было не случайным: его намеревались убить. Потому и не потрудились спрятать лица. А разделять такие развлечения Мерсер был вовсе не намерен.
Но с чьей помощью его выследили в Галвине? Никакой слежки за собой от Эрденона до Галвина Мерсер не чувствовал. Следовательно, на него навел кто-то из местных.
Тем временем в крепость принесли письмо на дорогой бумаге, запечатанное розовым воском, так что отправительницу можно было угадать, даже не читая. Мерсер, однако, прочел. Мадам Эрмесен не разделяла, само собой, принятых на Севере воззрений, что аристократам зазорно иметь красивый почерк. У благородной вдовы почерк был на зависть, но из-за обилия завитушек и росчерков неудобочитаем. Что до содержания, тут завитушек не было. Никакой манерности, чем грешил порой южный эпистолярный стиль. Помнится, в Нессе Мерсер получил от дамы, с которой у него была мимолетная интрига, записку следующего содержания: «Посылала я тебе фиалки, ныне же назначаю купу роз, ибо дружества твоего высочайшей славе приличествуют цветы, и плоды, и листвие. Се отвеял Аквилон, да повеет же Юг, да внидет в сад мой, и возблагоухают ароматы мои его дуновениям!» Что означало: «Муж уехал по делам, спеши воспользоваться случаем».
Послание госпожи Эрмесен было сугубо деловым. «Сударь, до меня дошел слух о том, что на вас напали. К счастью, все закончилось благополучно, однако я была удручена и опечалена тем, что оказалась невольно причастной к этому прискорбному происшествию. Ведь нападение произошло, когда вы шли из моего дома, и, следовательно, я как бы являюсь его косвенной виновницей. Посему я поспешила навестить моего друга Лейланда Орана и рассказала ему о случившемся. Дабы как-то восстановить репутацию города в глазах достойного человека, он приглашает вас вместе с капитаном Бергамином к себе на обед в день святой Екатерины в три часа пополудни. Если вы принимаете приглашение, ответного письма не нужно, если же у вас иные намерения, соблаговолите мне сообщить».
Мерсер, как и было предложено, не стал писать вдове Эрмесен, но довел приглашение до сведения капитана. Тот был доволен: бывать в доме Орана ему приходилось нечасто, а Магдалине и вовсе никогда. Не пригласили ее и на этот раз. Огорчилась ли она, Мерсер не знал – Магдалина разговоров старательно избегала, предпочитая возиться в саду или на кухне. Мерсер не стал смущать бедную женщину расспросами, но и по городу в оставшиеся дни на всякий случай не расхаживал. Беседовал с Бергамином и его офицерами, когда те были свободны от службы, лейтенантом Гионварком и корнетом Эвертом Хольтвиком. Оба они в дом госпожи Эрмесен не были вхожи, однако про посетителей его кое-что знали, а поскольку те, кто носит мундир и шпагу, любят сплетничать не меньше старых кумушек, сведениями охотно поделились. До старости им обоим оставалось, впрочем, изрядно. Гионварку было лет тридцать, Хольтвику не более двадцати двух. Оба были уроженцами Открытых Земель. Правда, Гионварк перевелся сюда из Ганделайна, зато Хольтвик был потомственным защитником крепости Галвина – прежде здесь служил его отец, в свою очередь перебравшийся в Галвин из Эрдской провинции. Иной жизни, чем эта, они не знали и не особенно рвались ее изменить, хотя и признавали, что с развлечениями в Галвине обстоит туго. Тем более удивительно, что господ офицеров, пусть и захудалых, но дворян, не приглашали к госпоже Эрмесен. Ведь Галвин не мог похвастаться обилием представителей благородного сословия. Выходит, предубеждения скельской вдовы против выходцев с Севера оказались сильнее ее желания собирать у себя тех, кто мог именоваться местной аристократией. Обижены ли были офицеры? Лейтенант, похоже, да. Долговязый, носатый, смахивающий чем-то на не слишком породистого пса, он обладал вполне допустимой для военного долей самолюбия. Гионварк искренне считал себя спасителем Мерсера, и последний не стал его разочаровывать – так ему было выгоднее и удобнее. Люди охотно раскрываются перед теми, кто, по их мнению, обязан им жизнью.