Джек/Фауст - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Суэнвик cтр.№ 67

Затем брат Иосафат уехал, оставив пончики и термос с горячим сидром.

Иногда она думала: кто эти люди, ежедневно приходящие скандировать напротив ее городского дома? Откуда у них берется свободное время? И вообще, знают ли они сами, для чего они здесь? Почему, когда в мире столько зла, они избрали борьбу именно с ней? Эту миссию организовали доминиканцы и назвали ее «Христианский крестовый поход за жизнь». Могли бы выбрать название получше, такое, которое не вызывало в памяти такое количество убийств якобы во имя Церкви. Но, к сожалению, она им не указ.

- У-бий-ца. У-бий-ца. У-бий-ца.

Только сегодня она почувствовала, что и в самом деле поняла протестующих. Прежде она всегда считала их благочестивыми ханжами и придирчиво осуждающими всё людьми, лезущими во все дыры. Теперь она впервые поняла, что все они совершенно искренни. Что они не скрывают своих намерений. Что имеют в виду не более того, что высказывают. Она завидовала их простоте, ей хотелось поступать так же. Хотелось поговорить.

«У всех у вас есть выбор, куда направить свои стопы и к кому примкнуть, - сказала бы она им. - У меня такого выбора нет. Я не могу иначе».

Когда протестующие в первый раз появились перед ее домами и фармацевтическими лабораториями, она пару раз выходила, чтобы поспорить с ними. Но быстро осознала, что они не слышат ни одного ее слова. Они свято верили, что знают все, о чем она думает.

- Я согласна с вами, - сказала она, - что жизнь священна.

- Нет, ты это оспариваешь, - отвечали они. - Ты считаешь, что… - и тут один из них плюнул в нее.

Вот так состоялся горячий спор, в котором никто не готов был сделать шаг навстречу другому, разделенные барьером страсти, который ни одна сторона не рисковала переступить.

«Я больше, чем мое тело», - думала она. Однако мир не соглашался с ней. Для мира у нее была только физическая сущность, и ничего более. Ее самые возвышенные мысли, самые горячие духовные порывы существовали лишь в уединении ее собственного разума. Она была совершенно беспомощна перед любыми грубыми проявлениями реальности: гнилым зубом, сломанной ногой, раком, ненужной беременностью. Никакая скорбь не была способна избавить ее даже от маленького прыщика. Но точно так же крики и издевки буйствующей толпы не могли повлиять на ее мысли.

Сигареты у нее закончились. Пепельница была переполнена окурками.

Все было тщетно. В конце концов, ответов не существовало, а если бы и существовали, то их было бы не понять, и не было даже надежды на возможность диалога. Всем правила тишина, но это была не мирная тишь, а спокойная отчаянная тишина невысказанных слов. Это была тишина подводной лодки в глубинах океана, где тонула женщина. В конце концов она поняла это и больше не боролась, а просто поступала так, как должно.

- У-бий-ца. У-бий-ца. У-бий-ца.

Послышался стук в дверь.

- Входите, доктор, - отозвалась она.

Биплан был экспериментальной моделью с двигателем из легкого алюминия. Он перенес Фауста с Вагнером через Ла-Манш практически за несколько минут. Инженеры вовсе не были уверены в успешном исходе, что аппарат во время полета не развалится. Но Фауст заверил, что все будет в порядке, и для Вагнера этого было вполне достаточно.

Они посадили аэроплан на поле брюквы в окрестностях Кале. При посадке сломалось шасси. Несколько торопливых слов и пригоршня банкнот убедили фермера доставить их к железнодорожной станции. Там они сели на экспресс до Парижа; и уже в поезде к Фаусту возвратилось его былое безумие.

Вагнер зарезервировал купе первого класса. Фауст устало уселся, а после взглянул на пустое сиденье напротив.

- Дьявол! - вскричал он. - Ты солгал мне!

- Спокойно, учитель, прошу вас, - сказал Вагнер и задернул занавески, чтобы пассажир, сидящий в проходе, не смотрел на магистра, не увидел, как тот поносит свободное место и свое отражение в стекле. - Вам надо помнить, что другие не видят вашего демона .

Глаза Фауста засверкали.

- Не надо быть со мной снисходительным, охамевший сопляк. Мне известно, о чем ты думаешь. Ты считаешь, что я рехнулся. - Он щелкнул пальцами под носом Вагнера. - Вот тебе! Мне наплевать на твое мнение, как и на мнение других!

И Фауст надолго замолчал.

В тишине, воцарившейся в купе, мозг Вагнера неистово работал, обдумывая варианты и готовясь к этой сложнейшей миссии.

Ему следует быть преданным учителю.

Ему придется быть суровым, бесстрашным, настоящим последователем Фауста, ибо его учитель in parvum [25] , и это - гулкое эхо его величия. Он всегда должен помнить, что сумасшествие Фауста - в большей степени здравомыслие, чем здравомыслие обычного человека. Ему нельзя предавать учителя скептицизмом или неверием.

Не поворачиваясь к Вагнеру, Фауст издал долгий и скорбный стон, а потом снова заговорил:

- Мне не следовало вдохновлять Гретхен на такие вещи. Да, я оказался слаб. Зато теперь я - снова я. Я верну ее себе и извлеку из этой омерзительной похоти. Мы купим поместье и заживем вдвоем в целомудренном благоприличии.

- Учитель…

- У нас будут дети.

- Да, да, конечно, будут.

Фауст тяжело заворочался на своем месте и повернул к Вагнеру полное жалости лицо.

- Никогда не влюбляйся, - произнес он. - У нее будут любовники, и некоторые из них - опытнее и проворнее тебя. Скажу тебе, как другу, - стоит однажды попробовать это блюдо, и будешь ненавидеть женщину, даже если она ничего не сделала.

Вагнер с важным видом кивнул, маскируя свое негодование.

- Скажи, что ты думаешь о жизни?! О тщеславии? О науке, учении, о любви, славе, вдохновении?

- Я думаю… да, но это все - совершенно разные вещи!…

- Ошибаешься! Все это одно - вульва.

- Сударь?

- Да, именно вульва! Эта отвратительная, мерзкая, грязная штучка. Пока мы ее страстно желаем, то с готовностью претерпеваем любое унижение, лишь бы заполучить ее! Ради нее трудимся, прихорашиваемся и шепчем сладкие слова. Приходим в театр с цветами, при лунном свете взбираемся на стены, пишем сонеты, выскакиваем из окон со штанами в руках, предоставляем самым опасным людям выбор оружия. Ради нее строим уютные гнездышки, города и цивилизации. И она наше все, наше единственное, наш идеал. Она создает нас и делает нас великими. Такова жизнь, такова наука, таково тщеславие, учение, любовь, слава, величие и вдохновение. Предвечная Вульва, - многозначительно изрек он, - затягивает нас в себя.

- Боюсь, что не совсем понял вашу логику, - признался Вагнер с несчастным видом.

- Да. Я мыслю совсем не так, как ты.