Шайлер буркнула в ответ нечто невнятное.
— А Лея наклоняется через край и кричит: «Я люблю тебя!»
— Фигня это полная, а никакая не романтика! — заспорила
Шайлер, хотя ей и самой нравился этот момент.
— Дай я объясню. Романтика там в том, что Хэн говорит в
ответ. Помнишь, что он ей сказал? Ну, после этого ее «я люблю тебя»?
Шайлер ухмыльнулась. Может, Оливер в чем-то и прав.
— Хэн говорит: «Я знаю».
— Вот именно! — Оливер легонько постучал по рулю. — Ему не
надо говорить всякие банальности вроде «я люблю тебя». Потому что это и так уже
ясно. В этом-то и заключается романтика.
На этот раз Шайлер пришлось-таки признать его правоту.
Глава 23
Когда Блисс проснулась, сидевшие впереди Шайлер с Оливером
переругивались.
— О чем на этот раз спорите? — поинтересовалась Блисс,
протирая глаза.
— Ни о чем! — хором отозвались они.
Блисс безропотно приняла их скрытность. У этой пары
постоянно были какие-то секреты от нее, даже если они того и не хотели.
— Ладно, думаю, тогда мы можем остановиться перекусить, — в
конце концов, сказала Шайлер.
А, так вот в чем было дело. Эти двое ссорились по любому
поводу. А после того как Оливер стал фамильяром Шайлер, все стало еще хуже. Они
еще больше сделались похожими на пару с солидным семейным стажем. Внешне,
правда, они старались делать вид, будто их дружба ни в чем не изменилась. Блисс
это вполне устраивало. Она не знала, смогла бы перенести, если бы Шайлер с Оливером
принялись публично демонстрировать свои чувства.
Оливер пожал плечами.
— Я просто сказал, что Дилану не полегчает, если мы приедем
к нему голодными.
Они свернули на площадку для стоянки и отдыха,
присоединившись к усталым путникам в очереди к торговым автоматам и кафе
«фастфуд».
Оливер заметил, что одна из новых особенностей тех, кто
вырос в городе, — поголовное пристрастие к пригородным забегаловкам. На
Манхэттене никому из них даже в голову не пришло бы зайти в «Макдоналдс» — там
подобные заведения в общем и целом считались пригодными разве что для
бездомных, — но стоило вырваться из города, как правила тут же изменялись и
никто не трудился есть дорогие бутерброды «панини» и драгоценный органический
зеленый салат. Всех так и тянуло к безразмерным порциям.
— Уф, меня аж мутит, — сказала Блисс, допив остатки
молочного коктейля.
— А меня, наверное, сейчас стошнит, — заявил Оливер, скомкав
обертку от жирного гамбургера, и вытер руки — на это ему понадобилось несколько
салфеток.
— Да, есть это прикольно. Но вот потом... — согласилась
Шайлер, все еще поклевывавшая жареную картошку.
— А потом такое ощущение, будто вот-вот сблюешь. Или будто
твой уровень холестерина взлетел до небес, — согласилась Блисс, скорчив рожу.
Когда они вернулись в машину, их начало клонить в сон после
плотной еды, и потому в салоне было тихо. Полчаса спустя на экране навигатора
вспыхнула яркая надпись: «Вход справа, 500 метров», и Оливер, повинуясь
указателям, поехал вверх по пандусу и дальше по дороге, на автостоянку.
Территория реабилитационного центра была безукоризненно
чистой. Центр скорее походил на пятизвездочный курорт, куда отправляются
знаменитости, чтобы спрятаться после даром пропавшего уик-энда, чем на дорогое
лечебное заведение для сбившихся с пути вампиров. На лужайке им попалась
группа, занимавшаяся тай-цзи; еще несколько энтузиастов тренировались в
йоговских позах, а одна группа сидела кружочком прямо на траве.
— Групповая терапия, — прошептала Блисс, пока они шли к
центральному входу главного здания. — Я спрашивала Хонор, как оно тут, и она
сказала, что в центре много занимаются терапией, посвященной возвращению к
прошлым жизням.
При входе с ними поздоровалась худощавая загорелая женщина в
белой футболке и брюках. Выглядело это скорее модно, чем по-больничному, словно
в каком-нибудь нью-эйджевском ашраме.
— Могу я чем-нибудь вам помочь? — дружелюбно
поинтересовалась женщина.
— Мы приехали навестить друга, — сказала Блисс, как-то по
факту оказавшаяся представителем их троицы.
— Как его зовут?
— Дилан Вард.
Женщина-консультант сверилась с компьютером и кивнула.
— У вас имеется разрешение сенатора на посещение этого
пациента?
— Э-э... вообще-то я дочь сенатора, — сообщила Блисс и
показала женщине свое удостоверение личности.
— Прекрасно. Он в северном кампусе, в отдельном коттедже.
Идите по дорожке от двери, там будут указатели. — Она вручила им бейджики
посетителей. — Время посещения — до четырех часов. Кафе в главном здании.
Сегодня международный день — кажется, вьетнамский. Вам нравится суп-лапша?
— Мы уже поели, — отозвался Оливер, и Блисс показалось,
будто про себя он подсмеивается. — Но все равно спасибо.
— А тут неплохо, — заметила Шайлер, когда они шли через
территорию центра, густо засаженную зеленью.
— Комитет, надо отдать ему должное, хорошо потрудился. Для
вампиров — только все самое лучшее, — кивнул Оливер, надевая солнечные очки.
Блисс прямо не верилось, насколько тут все спокойно и
организованно. Так это сюда помещают представителей Голубой крови, у которых
возникают проблемы? Возможно, она допустила ошибку, так долго пряча Дилана.
Очевидно, ему и вправду могут тут помочь. Понемногу напряжение отпустило
девушку, и настроение ее сделалось более оптимистичным. Некоторые пациенты
махали им рукой, когда они проходили мимо.
Комната Дилана находилась в одном из самых симпатичных
коттеджей, с белым деревянным заборчиком и кустами роз под окном. В прихожей
сидела медсестра.
— Он спит. Но давайте посмотрим — может, он все-таки примет
гостей, — сказала она.
Медсестра скрылась в главной комнате; слышно было, как она
негромко, мягко разговаривает с Диланом.
— Он готов принять вас.
Медсестра улыбнулась и жестом предложила друзьям пройти
внутрь.
Блисс выдохнула; она лишь сейчас поняла, что все это время
стояла, затаив дыхание. Дилан определенно выглядел лучше. Он сидел на кровати.
На Щеках его играл румянец; юноша поправился и уже не казался изможденным.
Черные волосы были подстрижены и больше не спускались прядями на лицо, ныне
гладко выбритое. Дилан выглядел почти что прежним — тем самым парнем, который в
церкви изображал, будто играет на гитаре, лишь для того, чтобы позлить
преподавателей.
— Дилан! Слава богу! — воскликнула Блисс.
Она была счастлива видеть, что ему стало лучше. Юноша
любезно улыбнулся.