— Хотите? Они с арахисом, — предложила Блисс, протянув
большой вскрытый оранжевый пакет драже «M&M's».
— Нет, спасибо, — отказался Оливер, не отрывая взгляда от
дороги.
— Давай, — согласилась Шайлер.
Даже забавно, насколько Комитет не в силах предсказать
всего: хоть они и были вампирами, вкуса к сладостям не потеряли.
Приятно было покинуть Дачезне хотя бы на день. Вся школа (во
всяком случае, вся Голубая кровь) уже знала подробности грядущего заключения уз
между Мими и Джеком, и вокруг только и было разговоров, что об этом. Прочие же
считали, что Форсы устраивают отпадную вечеринку, куда их опять не пригласят, и
в определенном смысле их предположение было абсолютно верным. Шайлер уже
тошнило от трепа про платье Мими и от сравнений этого заключения уз с другими
из их общей истории. Пайпер Крэндалл то и дело напоминала всем вокруг, что она
уже трижды была подружкой Мими на свадьбе.
Мысль о том, что Джек и Мими были вместе столь беспредельно
долго, вгоняла в уныние. Шайлер никак в это не верилось, но думать об этом вот
прямо сейчас она не желала и, чтоб отвлечься, играла с кнопками новенького
сверкающего автомобильного компьютера в передней панели.
— Слушай, это похоже на самую роскошную армейскую машину в
мире. Ты только глянь! Это ж как пить дать кнопка для запуска М-пятнадцать! —
пошутила Шайлер.
— Осторожно! Эта красная кнопка уничтожает мир! —
откликнулся Оливер.
Следуя указаниям навигатора, он проехал через мост Джорджа
Вашингтона. Транспорта на автостраде было мало.
Они впервые за весь семестр прогуляли школу. Ученикам
Дачезне дозволялось несколько прогулов в год. Школа была настолько
прогрессивна, что даже бунт там оказался вписан в учебный план. Некоторые
ученики — та же Мими Форс — выжимали из этой стратегии все, что только можно,
но большинство такой возможностью не пользовались. Школа была забита
«ботаниками», готовыми торчать в классе сколько угодно, лишь бы не упустить
шанс попасть в университет Лиги плюща. Каждый день был на счету.
— Вот испорчу я из-за этого свой средний балл! — пожаловался
Оливер.
Он оглянулся через плечо, перед тем как перестроиться из
полосы в полосу, и обогнал «хонду», ехавшую ниже предельно допустимой
минимальной скорости.
— Слушай, да расслабься ты, наконец, — не выдержала Шайлер.
— Все уже унялись, после того как получили письма из вузов.
Оливер иногда бывал просто жутким занудой. Все строго по правилам.
Когда дело касалось учебы, он просто-таки циклился на этом.
— А разве ты не идешь в Гарвард, как все твои? —
поинтересовалась Блисс.
— Университет — это такая странная штука, — задумчиво
пробормотала Шайлер.
— Я понимаю, о чем ты. Знаешь, пока мы не узнали про
Комитет, я думала, что, может, пойду в Вассар . На историю искусств или
что-нибудь в этом духе, — сказала Блисс. — Мне вроде как нравилась идея изучать
искусство Северного Ренессанса, а потом работать в каком-нибудь музее или
галерее.
— В каком смысле — «вроде как нравилась»? — переспросила
Шайлер.
— Да, кстати, а почему ты думаешь, что теперь этого не
будет? — спросил Оливер, переключая радио с одной станции на другую.
Эми Вайнхаус пела о том, как она не хочет идти в больницу.
«Нет! Нет! Нет! Нет!» Шайлер встретилась взглядом с Оливером, и они улыбнулись
друг другу.
— Блин, ребята, не вижу ничего смешного! Выключите это или
смените волну! — потребовала Блисс. — Не знаю. Что-то мне не кажется, что я
пойду в университет. Иногда у меня такое ощущение, будто я лишена будущего, —
произнесла девушка, скручивая ожерелье.
— Да брось ты! — возразила Шайлер. Она развернулась лицом к
Блисс, пока Оливер искал что-нибудь более подходящее по спутниковому радио. —
Конечно, ты пойдешь в университет. Все мы туда пойдем.
— Ты вправду в это веришь? — с надеждой спросила Блисс.
— Абсолютно.
Через несколько минут разговор сошел на нет, и Блисс
задремала. Шайлер на переднем сиденье принялась выбирать музыку — Оливер на
этот раз уступил ей права диджея.
— Тебе нравится эта песня? — спросил он, когда девушка
остановила свой выбор на станции, транслирующей Руфуса Вайнрайта.
— А тебе нет? — отозвалась Шайлер с таким ощущением, будто
ее застукали на горячем.
Это была та самая песня, которую они с Джеком всегда
включали на своих встречах. Шайлер думала, что сможет отключиться, слушая ее в
машине. В Оливере было что-то от эмо. Шайлер часто его дразнила, утверждая, что
его музыкальные вкусы движутся в сторону музыки для отключки.
— Думаешь, она мне должна нравиться? Вовсе нет.
— А почему?
Оливер, искоса взглянув на Шайлер, пожал плечами.
— Ну... она какая-то вязкая, что ли.
— Это в каком смысле? — удивилась Шайлер.
Юноша пожал плечами.
— Ну, не знаю. Просто у меня такое ощущение, что любовь не
может быть такой... тоскливой и тревожной. Ну, раз уж она сложилась, так не
должна быть такой мучительной.
Шайлер хмыкнула и подумала, не переключить ли радио на
другую станцию. Ей вдруг показалось вероломством слушать здесь песню,
напоминающую о другом парне.
— Экий ты неромантичный.
— Да, я такой.
— Это потому, что ты никогда не влюблялся.
— Ты же знаешь, что это неправда.
Шайлер умолкла. За прошлый месяц они дважды исполняли
церемонию Оскулор. Шайлер понимала, что ей следует взять других фамильяров —
вампирам полагалось чередовать своих людей, чтобы не изнурять их чрезмерно, —
но оказалось, что она способна протянуть, не питаясь, дольше, чем думала. И
Шайлер воздерживалась от того, чтобы взять себе еще кого-то. Она не была
уверена, одобрит ли это Оливер.
Но Шайлер не хотела думать об их отношениях — о дружбе или
чем бы это ни было. После той неистовой вспышки Оливера в «Одеоне» такого
больше не случалось. Девушке хотелось развеять напряженность, начавшую — она
это чувствовала — сгущаться в салоне автомобиля.
— Да ты даже не сможешь назвать ни единого романтического
фильма, который тебе нравится, — попыталась она поддразнить Оливера.
Прошло несколько минут, а Оливер все копался в памяти, и
Шайлер исполнилась самодовольства.
— «Империя наносит ответный удар», — в конце концов,
произнес Оливер и посигналил «тойоте-приус», мечущейся по ряду.
— «Империя наносит ответный удар»? Из «Звездных войн»? Вовсе
он не романтический! — хмыкнула Шайлер, вертя в руках пульт от кондиционера.
— Напротив, радость моя, он очень романтический. Вот помнишь
последнюю сцену, где Хэна засовывают в ту холодильную криогенную камеру, или
как там эта штука называлась?