Аферист его Высочества - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Сухов cтр.№ 27

Еще Всеволод Аркадьевич знал, что женился Андрей Федорович довольно поздно, каких-то десять лет назад. Зато выбрал он себе особу весьма молоденькую: девицу шестнадцати годов по имени Раиса Ивановна. А оженившись, стал почти ежегодно производить с ней на свет младенцев, словно наверстывая упущенное. Здесь, похоже, ему не мешали ни возраст, ни болезненное и изнеженное состояние тела, ни тонкость душевной организации.

Что касается последней, кстати, свойственной в большей степени мужчинам, нежели женщинам – а она у Андрея Федоровича была не столь тонкой, сколь тончайшей, – то именно из-за нее многие из знающих людей называли его «личностью не от мира сего». Прозвище не являлось оскорблением или насмешкой, но отражало настоящую сущность собирателя древностей. Ведь Андрей Федорович блеску и веселью света, балам и раутам, компаниям друзей (каковых у него, впрочем, не было, за исключением брата вице-адмирала) предпочитал часами просиживать возле любимой картины, вперив в нее взор, либо созерцать редкую монету, представляя, какой путь она проделала до того, как попасть в его коллекцию. И ни за что на свете не променял бы он такой образ жизни на какой-то иной, более интересный для других, которые ни черта не смыслили в собирании и коллекционировании древностей. Созерцание собственных сокровищ, да вот еще мечта, чтобы в городе возник музей его имени, – были истинными ценностями для Андрея Федоровича.

Так что Всеволод Аркадьевич Долгоруков знал о Лихачеве все, или почти все. И когда повел речь о значительной коллекции восточных монет и редчайшем в мире краснофигурном апулийском кратере четвертого века до Рождества Христова, то, несомненно, ведал, о чем говорит…

* * *

– Это правда, – вынужден был согласиться Андрей Федорович, скорее охотно, нежели против воли. И вообще, нежданный визитер все больше и больше приходился ему по душе. – Таких кратеров всего-то четыре в мире. И лишь я один владею им как частный коллекционер…

– Ну, вот видите, – обрадовался нежданный визитер со звучной фамилией Долгоруков. – Именно поэтому я пришел… Одним словом, я пришел к вам за советом. С чего мне начать?

Глаза Всеволода Аркадьевича смотрели на хозяина дома искренне и доверчиво. Он и правда жаждал совета у человека сведущего и опытного. По крайней мере, так казалось.

Лихачев был польщен. И не стоит этого скрывать; ведь обращение за советом есть подтверждение признания, что он, Андрей Федорович Лихачев – лучший. Славно, черт побери, слышать такое от незнакомого человека. А стало быть, почему не помочь такому приятному человеку?

– А что вас более всего привлекает? – поинтересовался коллекционер. – Чему бы вы, скажем так, хотели бы себя посвятить? Владение какой старинной вещью приносит вам наивысшее наслаждение? Поймите меня правильно, это очень важно, чтобы ответить на ваш вопрос, с чего вам начинать.

– Картины, – коротко ответил Сева. – Когда я гляжу на них, то не могу оторваться. Что-то есть в них такое, что притягивает меня сильнее магнита. Да еще если они написаны выдающимся мастером… Я готов смотреть на них часами и не пожалел бы никаких денег, чтобы иметь у себя действительно стоящую коллекцию…

– Стало быть, и начинайте с картин, – убедительным тоном произнес Лихачев. – Потом, возможно, придет интерес к гравюрам и графике. Возможно, к скульптурной живописи. Ну, а что вас более привлекает: портрет, натюрморт, пейзаж, батальные сцены? Или, может быть, сцены из библейских сюжетов?

Сева замялся, но так, для проформы. Потому что ответ на этот вопрос был у него давно приготовлен:

– Более всего меня привлекает религиозная живопись…

– Похвально, – срезонировал высоким голосом на ответ Севы Долгорукова Андрей Федорович Лихачев. – Скажу, что выбранная вами тема очень интересна. И является высокохудожественной. В этом жанре работают Крамской, Перов, Ге, Поленов… Начните покуда с них. Позже, когда вы станете понимать слабые и сильные стороны такой живописи, можно будет прикупить несколько работ француза Гюстава Моро. Он уже человек пожилой, и, уверяю вас, после его смерти работы мастера подскочат в цене троекратно. Очень хороши картины покойного американского пейзажиста Томаса Коула. Его «Изгнание из рая» – просто чудо… А потом – Рубенс, Антонио Корреджио, Рембрандт, Брейгель. Здесь поле деятельности поистине огромно!

– Благодарю вас, – придав голосу нотки восхищения, произнес Всеволод Аркадьевич. – Вы просто живая энциклопедия.

– Да, покуда еще живая, – невесело усмехнулся Лихачев. – А… простите меня за нескромный вопрос, Всеволод Аркадьевич, – посмотрел на Долгорукова Андрей Федорович с явной заинтересованностью, – но я просто вынужден поинтересоваться: насколько вы обеспечены? То есть какими вы, сударь, располагаете средствами, которые вы могли бы потратить на приобретение картин?

– Я достаточно обеспечен, чтобы позволить себе сделаться коллекционером картин, – ответил Сева. – Мои занятия недвижимостью позволяют иметь вполне приличный годовой доход. Кроме того, вложения в ценные бумаги приносят мне ощутимые проценты…

– Ну и славно, – прервал Всеволода Аркадьевича Лихачев, уже пожалевший, что задал гостю столь нескромный вопрос. Ведь вполне было видно, что человек он со средствами, причем немалыми. И чтобы снять возникшую неловкость, Андрей Федорович улыбнулся Долгорукову и спросил: – А хотите, я покажу вам парочку-тройку картин с библейскими сюжетами?

На что Сева, округлив глаза от якобы охватившего его треволнения, ответил:

– О подобном предложении с вашей стороны я и не мечтал!

– Тогда прошу в мой кабинет.

То, что предстало взору Всеволода Аркадьевича, и впрямь могло вызвать необычайное волнение. В кабинете собирателя древностей висели семь или восемь (Сева не считал) картин, от которых прямо веяло древностью и большими деньгами.

Долгоруков не очень разбирался в живописи, но успел изучить работы Тициана по каталогу, который ему достал Ленчик. Так что «Портрет Карла» и «Ассунту» он узрел сразу.

Разумеется, он мог отличить достойную работу от ремесленной поделки, а кисть древнего западноевропейского мастера – от манеры современного письма. Но где Рембрандт, а где Мурильо – вот здесь он мог и ошибиться. Посему надлежало играть роль недалекого и просто восхищенного шедеврами живописи эстета и начинающего коллекционера, по возможности не углубляясь в дебри разных голландских и венецианских школ с их художественными и жанровыми направлениями.

– Восхитительно, не правда ли? – посмотрел на гостя Андрей Федорович.

– Да, – искренне согласился Долгоруков.

– И все, или почти все я готов отдать городу, – с тихой печалью произнес Лихачев. – Но у них, видите ли, нет подходящего здания. А у меня нет денег, чтобы такое здание купить, – добавил он с горечью.

– Вы хотите отдать все это, – Сева обвел взглядом картины, – городу? Нет, я, конечно, понимаю благородство вашего намерения и преклоняюсь перед таким желанием, но – зачем? Разве простой обыватель в силах оценить всю красоту этих полотен? И разве вам… не жалко? Мне лично, – ничуть не смущаясь, добавил Всеволод Аркадьевич, – было бы жалко.