Блещет золото кровью алой - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Сухов cтр.№ 7

– Совершенно верно.

– Деньги вложены у меня в дело, я должен их оттуда вытащить безболезненно для дела, а для этого нужно некоторое время.

– Я не могу долго ждать.

– Возможно, долго ждать и не придется, – примирительно сказал Шатун. – Мне нужно три дня! Устроит?

– Хорошо, – после некоторого колебания согласился Григорий.

– Но мне нужны неоспоримые доказательства того, что артефакт не подделка.

– Доказательства будут, – сдержал вздох облегчения Григорий: переговоры проходили как нельзя лучше. Вот что значит хорошо подготовиться! – Завтра я принесу снимки яйца Фаберже, сфотографирую клеймо.

– Разумное предложение! Тогда и поговорим пообстоятельнее. – Губы вора сложились в подобие улыбки. – Ты уж извини, что я тебя не провожаю. Доберешься как-нибудь сам, – и, кивнув на водку, оставшуюся на дне бутылки, добавил: – Пока не выпью, не поднимусь.

– Ничего, как-нибудь сам доберусь, – успокоил Григорий, направляясь к выходу.

* * *

Желание допивать водку как-то сразу улетучилось, да и хмель мгновенно пропал, едва он услышал о яйце Фаберже. Обычно такими вещами не шутят, легко проверить. А в этот раз на него вышла удача. Забубенная и невероятно прекрасная в своей бестолковой наготе. Столь откровенное везение бывает всего-то однажды в жизни.

Странно было другое.

За последнюю неделю он уже второй раз слышал о пасхальном яйце Фаберже. О нем ненароком обмолвился Таранников, когда они случайно пересеклись в ресторане «Метрополь». Весьма осторожный, избегающий говорить лишнего и с подозрительностью относящийся ко всяким новым знакомым, он вдруг разоткровенничался, заявив, что на днях должен приобрести нечто удивительное. На некоторое время Таранников вдруг замолчал, как бы оставляя разговор в прошлом, но затем, видно, разрываемый изнутри нахлынувшим тщеславием, проговорил, широко растянув полные губы:

– Послезавтра мне принесут яйцо Фаберже.

Видно, осознав, что наговорил ненужного, предпочел перевести разговор на общих знакомых.

Артефакт упоминался дважды. Такие вещи не бывают простым совпадением… К чему бы это?

Допив водку, Шатун пошевелил пальцем. От соседнего стола отделился невысокий неприметный человек с короткой стрижкой и подошел к столу.

– Пикассо…

– Да, Павел Петрович.

– Вот что… Ты срисовал того щегла, что ко мне подвалил?

– Да, – негромко ответил короткостриженый, слегка наклонив голову.

– Проследи за ним.

– Сделаю.

– Как пробьешь адрес, отзвонись.

В действительности Пикассо звали Вадим Кручина. К великому художнику он не имел никакого отношения, родственников в Испании у него тоже не наблюдалась (да и откуда им там взяться, если был он подброшен в детдом полуторагодовалым младенцем), да и вообще был весьма далек от сюрреализма, модернизма, кубизма и прочих издержек современного искусства. Единственное, что ему хорошо удавалось, так это запоминать людей, входящих в заведение, – иначе, «срисовывать». Отсюда и погоняло Пикассо. Некоторых из клиентов, сверкавших лопатниками и представлявших интерес, он выслеживал, о чем лично докладывал Шатуну.

Пикассо незаметно вышел, как если бы растворился в клубах табачного дыма.

Подняв телефон, лежавший на столе, Павел Петрович набрал номер. В ответ прозвучали длинные гудки. Некоторое время он еще надеялся, что абонент все-таки отзовется, а когда стало ясно, что не суждено, – нажал кнопку «отмена». Правый уголок рта дрогнул: «Ах, вот оно что!»

Оставалось только убедиться в дурных предположениях.

Поднявшись, Шаталов зашагал в сторону выхода. Навстречу боссу, отделившись от стены, двинулся габаритный угрюмого вида мужчина с литыми плечами – его водитель, одновременно выполнявший и роль телохранителя.

– Куда едем, Павел Петрович? – негромко спросил он.

– Вот что, Макар, давай поехали на шоссе Энтузиастов.

– Как скажете.

Распахнув перед Шатуном дверь, Макар удивительно расторопно для своей массивной фигуры обогнал шефа и первым прошел на лестницу.

* * *

Большую часть пути Шатун проспал. Наблюдалась за ним такая особенность. Стоило ему лишь разместиться в кресле автомобиля, как тотчас на него наваливалась густая дрема, справиться с которой не было никакой возможности. Иной раз, открывая глаза, Павел Петрович видел лишь мелькание светящихся витрин, заставленных манекенами, спешащих пешеходов и бесконечный поток автомобилей. Хотя со стороны он мог выглядеть бодрствующим, даже глаз как будто бы не закрывал. В таком полузабытьи имелись определенные плюсы: пятнадцать минут дремы давали ему заряд бодрости на оставшиеся сутки.

Шатун мог ночи напролет передвигаться от одного заведения к другому, совершенно не ведая усталости, мог по нескольку дней не спать, простаивать на ногах, а некоторые из его приятелей вполне искренне считали, что он не спит вовсе.

Такая привычка у Павла Петровича выработалась двадцать лет назад, когда его поместили в пресс-хату к отверженным. Каждому из них арестантский мир уже вынес смертный приговор: единственное место, где они могли выжить, были изолированные камеры, тщательно охраняемые тюремной администрацией. К ним «на воспитание» отправляли наиболее упрямых отрицал. Изнасилованные, со сломленной волей, они впоследствии так же пополняли пресс-хаты, понимая, что дверь в воровское братство для них захлопнулась навсегда, невзирая на прежние заслуги. А зачастую именно они становились самыми деятельными участниками пресс-хат, как если бы в лице отрицал мстили всему воровскому миру. По замыслу тюремной администрации, Шатун должен был пополнить их ряды.

Формула выживания была проста – не спать!

Вооружившись заточкой, Шатун готов был в любую секунду отразить нападение. Отверженные, набравшись терпения, дрыхли по очереди, карауля его шконку. Паша знал, что достаточно ему лишь на мгновение смежить веки, как на него со всех сторон набросятся отщепенцы. Он тотчас будет сломлен, повержен, унижен и выброшен в изгои, чего не мог допустить, а потому он со злобой взирал на каждое подозрительное шевеление в камере.

В пресс-хате он сумел выжить, продержавшись без сна десять дней (потом еще долго не мог отделить реальность от грез). Вышел он еще более закаленным, получив несерьезное ранение в бок в тот самый момент, когда всего лишь на секунду смежил глаза (но именно этот удар спас его от дальнейшего бесчестия, пробудив). Разлепив глаза, Шатун прямо перед собой увидел изрезанное глубокими морщинами лицо, плотоядную щербатую улыбку – в глубине рта просматривались металлические зубы, – и ударил шилом под самый подбородок.

После десяти дней, проведенных без сна, в его организме произошли какие-то серьезные трансформации. Потеряв навсегда полноценный сон, Шатун компенсировал его тоннами прочитанных книг, сыгравших в его судьбе определяющую роль. Совершенно неожиданно для себя Павел сделал открытие, уяснив, что, кроме хорошей закуски и услужливых халдеев, имеется еще другая сторона бытия, куда он ни разу не захаживал: мир антикварных вещей. И однажды, заглянув в него ненароком, по воле случая, воровски, очарованный настоящим искусством, он уже не пожелал возвращаться обратно, сделавшись его преданным слугой. Здесь ему было до чрезвычайности удобно и комфортно, как младенцу в утробе матери.