Изобретение велосипеда - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Козлов cтр.№ 55

Татьяна Михайловна вдруг подумала, что почти не осталось у неё подруг. Знакомые все тоже куда-то пропали. Муж целыми днями стучал на машинке. Гектор читал у себя в комнате какие-то непонятные книги, а сама она смотрела вечерами телевизор, и не было у них никакой семьи, а были три человека, каждый из которых сам по себе. «Но если я тоже сама по себе, — думала Татьяна Михайловна, — где же тогда моя личная жизнь? Где она? У меня… У меня… ничего нет, кроме семьи! И семьи… тоже нет!»

Татьяна Михайловна спала с мужем в разных комнатах. Произошло это из-за его ночных стучаний на машинке. Иногда Татьяна Михайловна заходила к мужу в комнату и смотрела, что он там делает. Часто Александр Петрович просто-напросто смотрел в окно или же писал какие-то письма, которые предпочитал жене не показывать. Татьяне Михайловне казалось, что он нарочно её злит, но поговорить с мужем она не решалась. Не нравилась ей его неопределённо-холодная усмешка. Начни Татьяна Михайловна серьёзный разговор, наденет муж шляпу, положит в карман деньги, и ау! Вернётся пьяный вечером или похмельный утром. Или ночью будет откуда-то звонить и говорить гадости… Раньше Татьяна Михайловна перепечатывала мужнины повести и романы, была домашней машинисткой, но потом бросила это дело, пошла работать в Пушкинский Дом, а книги мужа вообще перестала читать. Татьяне Михайловне казалось, что он там описывает своих любовниц.

Выпив ещё один фужер, Татьяна Михайловна заткнула бутылку и поставила её в холодильник. Теперь бутылка долго будет там мёрзнуть, В голове шумело, но веселее не стало. Можно посмотреть телевизор, можно сходить к кому-нибудь в гости, можно, наконец, отправиться в кино на длиннющий двухсерийный фильм. Но Татьяна Михайловна решила лечь спать. Где-то она прочитала, что во сне женщина не старится, что во сне идёт процесс обновления организма. Но заснула Татьяна Михайловна не сразу. Она думала о муже, о том, как он ходит с палкой по Хотилову (что за дурацкая привычка ходить по деревне с палкой, как старик!), а рядом трусит Карай и обнюхивает заборы. «Завтра суббота… — подумала Татьяна Михайловна. — Может, сесть на поезд да съездить к нему? А собственно, зачем?» — она равнодушно зевнула и поправила подушку. Татьяне Михайловне всегда было скучно в Хотилове. Ненавидела она кипятить воду на плитке и мыть в миске посуду. Дрова таскать и печь разжигать, следить, чтобы не плясали синие огоньки, вовремя открывать и закрывать какую-то трубу, а потом выгребать золу… Нет, пусть муж один живёт в своём Хотилове… А Гектор где сейчас? Конечно, он и не думает заниматься… Судя по тому, как часто ему звонят домой девицы, он давно… И ещё этот пьяница Благовещенский с ним рядом… Сыновья никогда ничего не рассказывают матерям… Да и отцам тоже… Ах, Гектор, Гектор… Только бы не окрутила его какая-нибудь… Только бы он поступил в университет…»

Татьяна Михайловна смутно представляла себе, как подготовлен Гектор. Почему-то в их семье никогда не говорили о литературе. А когда Татьяна Михайловна пыталась робко поспрашивать Гектора про какого-нибудь поэта, Гектор начинал паясничать.

Муж сидит, как крот, в деревне, сын прохлаждается у приятеля на даче, а ведь если он не поступит, значит, пойдёт работать, а если не поступит во второй раз — пойдёт служить в армию… На два года… А если во флот, то на три…

Татьяна Михайловна лежала в кровати и смотрела, как голубеет над потолком хрустальная люстра. Люстру эту они купили десять лет назад в комиссионном магазине когда Садофьев получил первый большой гонорар.

Татьяна Михайловна тихо плакала. Снова муж казался ей развратным чудовищем, сын — равнодушным и ленивым недорослем, а сама она казалась себе такой несчастной, такой несчастной…

Дневной сидячий поезд Ленинград — Москва, именуемый экспрессом, нёсся по рельсам — зеленели за окнами леса, мелькали большие и малые населённые пункты, попадались и голубые речки, на берегах которых сидели мальчишки и махали удочками. Алла Степановна Ходина откинулась на спинку кресла и делала вид, что спит. Билет у Аллы Степановны был до Москвы, а в сумке лежало письмо от Александра Петровича Садофьева, в котором он звал её приехать в Хотилово. Сначала Алла Степановна была возмущена подобной наглостью и собралась написать Садофьеву холодный ответ, но потом успокоилась и вежливо написала, что, конечно же, ей бы очень хотелось приехать в Хотилово, но она, к сожалению, не знает, как сложатся дела. Алла Степановна бросила письмо в почтовый ящик, и щёки у неё были красными от стыда.

Сейчас Алла Степановна ехала к матери в Москву, но путь в Москву лежал через Бологое, а именно там надо было сойти, чтобы сесть на автобус и добраться до Хотилова, где, как явствовало из письма, старый дом Александра Петровича смотрит на танцплощадку всеми своими четырьмя окнами и от громкой музыки сам чуть не пускается в пляс.

Последний раз (не считая пятиминутной встречи в школе) Алла Степановна видела Садофьева месяц назад, когда возвращалась домой с работы, и дождь лил как из ведра. Очередной зонт Аллы Степановны в это время ехал куда-то, забытый в автобусе, а сама Алла Степановна стояла уныло с мокрой чёлкой в подъезде. Потом ей это надоело, и она зашагала по лужам, думая о том, как доберётся до дома, выпьет горячего чая и, завернувшись в плед, ляжет на диван. Садофьева она увидела в арке двора. Высокий и хмурый, стоял он в военном плаще и курил.

— Идите сюда! — позвал Садофьев Аллу Степановну в арку. — Или вы куда-то спешите?

— Я всё равно промокла, — сказала Алла Степановна. — Теперь я могу и не спешить…

— А почему вы ходите без зонта и не пережидаете дождь где-нибудь в магазине?

— Какой у вас замечательный плащ, — сказала Алла Степановна.

Садофьев начал быстро его расстёгивать.

— Что вы! — испугалась Алла Степановна, представив себя в этом плаще. — Дождь уже кончается…

Они стояли под аркой, и дождь как бы опустил с двух сторон водяные волокнистые занавески. Иногда, раздвигая занавески, вбегали под арку мокрые люди, отряхивались, щёлкали зонтами. С другой стороны арки начинался двор, там носился по лужам весёлый эрдельтерьер. Когда гремел гром, эрдельтерьер поджимал хвост и опрометью бежал к хозяину. Даже Аллу Степановну он ткнул в ладонь резиновым мягким носом. Должно быть, от волнения.

— Я вчера был в вашей любимой пышечной на углу, — сказал Садофьев.

— А я туда больше не хожу, — сказала Алла Степановна. — Я страшно растолстела за последнее время…

— Это вам кажется, — улыбнулся Садофьев.

Карай гонял по двору кошку. Кошка нырнула в какую, то дыру, и Карай залаял, огорчённый.

Дождь на самом деле кончился, но Алле Степановне не хотелось выходить на улицу.

— Пойдёмте ко мне, — неожиданно предложил Садофьев. — Я в этом доме живу. Обсохнете…

— Пойдёмте, — согласилась Алла Степановна.

О чём они говорили, Алла Степановна сейчас уже не помнила. Помнила только, что на кухне в раковине громоздилась грязная посуда. Алле Степановне было тридцать пять лет, и жизнь её была не устроена, и Садофьев выказывал ей всякие знаки внимания, но она не позволила себе ни одной крамольной мысли. Алла Степановна попивала на кухне кофе и рассеянно слушала Александра Петровича. А потом они стали прощаться, и Александр Петрович всё время пытался подарить ей красивый зонт, от которого Алла Степановна со смехом отказывалась.