– Расскажи, как прошли похороны.
– Все хорошо. Была старинная мамина подруга Сьюки Титер, была Рэчел Милтон. Мы втроем потом пообедали. Рэчел вообще-то не такая уж плохая.
– Надо будет ей позвонить. У меня хорошая новость, хочешь услышать? Звонила Эшли: они работают над обвинениями. Гринни недолго осталось наслаждаться истинной любовью.
– Даже идиотам бывает грустно, – сказал я.
– Давай отпразднуем это бутылочкой хорошенького винца.
Лори сходила на кухню и вернулась с бутылкой каберне и двумя бокалами.
Когда я разлил вино, она сказала:
– Я должна быть уверена в том, что Кобби не слишком тяжело переживет это. Ума не приложу, как объяснить ребенку, что его отца сажают в тюрьму, но я хочу защитить его. Сейчас, кстати, они с Поузи уехали. Поузи повезла его смотреть «Аладдина».
– Так ты одна – здорово!
– Я вот все думаю… – Она откинулась на спинку дивана. – Поузи поступила в аспирантуру Колумбийского университета, факультет психологии. А Кобби нужно обучение более качественное, чем он получает здесь. Пожалуй, Нью-Йорк подошел бы нам больше всего.
– Поузи с собой возьмете?
– Ей, конечно, надо использовать свой шанс, а с другой стороны, для Кобби лучше будет, если она останется с нами. Знаешь, честно говоря, я с ума схожу, думая о Поузи – ее я тоже не хочу терять. Если б я купила большую квартиру или особнячок, мы смогли бы жить достаточно уединенно.
– То, о чем ты говоришь, стоит целое состояние, – сказал я. – Частные школы – еще десять – пятнадцать тысяч в месяц. Плюс уроки музыки. Тебе по карману все это?
– Фонду – по карману, – ответила она. – Я не дам Паркеру Гиллеспи распоряжаться моей жизнью.
Так вот зачем она звонила Гиллеспи: Лори подумывала о переезде в Нью-Йорк еще до встречи со мной.
– Это было бы здорово. Хотелось бы мне быть рядом, когда Кобби впервые услышит Баха. Или Чарли Паркера.
– Ты должен быть рядом. Кобби нужно больше, чем музыка. – Лори улыбнулась, будто спохватившись, что сказала слишком много. – А ты бы хотел, чтобы мы переехали в Нью-Йорк? – Она чуть отстранилась и в качестве компенсации положила руку мне на колено. – Не хочу ставить тебя в затруднительное положение.
– Ну конечно хотел бы, – сказал я. – Представь, сколько прекрасных мест мы могли бы посетить вместе. – На слове «прекрасных» я понял, что говорю об иллюзии. Мне очень хотелось, чтоб иллюзия стала реальностью.
– Каких мест?
– «Метрополитен-опера». Музей Фрика
[62]
. Угол Бедфорд и Бэрроу в Виллидж. Вторая авеню воскресным утром в августе, когда все светофоры одновременно переключаются на зеленый и на несколько миль на улице не видно ни одной машины. Большой луг в Центральном парке. Эспланада на Бруклинских высотах. Готтэмский книжный базар. Около сотни великолепных ресторанов.
– Мы выберем из них один и будем ходить туда раз в месяц.
– Лори, – сказал я. – Когда в библиотеке тебе встретились мои тетушки, ты не просила их взять несколько снимков?
– Сфотографироваться? Так у них не было с собой фотоаппарата.
Более невинного ответа трудно было представить. Я рассмеялся:
– Я имел в виду «взять и вынести».
Она казалась сбитой с толку:
– А зачем?…
– Забудь. Хью рассказал мне, что семейные фото Стюарта исчезли. Он обнаружил пропажу после того, как у него побывали ты и мои тетушки, которым ничего не стоит затолкать Эмпайр-стейт-билдинг в пару хозяйственных сумок, причем никто этого не заметит. Не знаю, может, ты хотела немного встряхнуть его… Я глупость сморозил. Прости.
Это было больше чем глупость: это было нелепо. Лори никак не могла знать, что Стюарт собирался затребовать свой архив обратно.
– И теперь не хватает уже двух фотоархивов? Твоего и Стюарта?
– Невероятно странное совпадение, да?
– Настолько странное, что ты даже решил, что к этому имела отношение я. И ничего не сказала тебе. Все это звучит так, будто я, вместо того чтобы попытаться досадить Стюарту, что-то скрываю от тебя.
Она была права: именно так это и звучало. Я помнил, что Рэчел Милтон сказала мне о фотографиях Хэтча, но удивительная проницательность Лори уже направила этот разговор мимо любой темы, которая могла бы прикрыть мой необдуманный вопрос.
– Тпру! – скомандовал я. – Тише едешь, дальше будешь. В твоем обществе мне следует следить за своим языком.
– Кто подвозил тебя к больнице?
– Все. Понял, – сказал я.
На подъездную дорожку вырулила машина и остановилась перед гаражом.
Лори поцеловала меня в щеку:
– Помни, кто твои настоящие друзья.
В комнату вихрем влетел Кобби и радостно завизжал:
– Нэд, Нэд, я знаю фокус!
Поузи улыбнулась мне, опустила на пол коляску и поставила два пакета с покупками на столик.
– После кино я заехала, купила кое-какие книги и пару CD, которые рекомендовал Нэд.
– Я знаю фокус! – В глазах Кобби плясали чертенята. От него пахло попкорном.
– Напомни мне потом, сколько ты заплатила, я добавлю к твоему жалованью, – сказала Лори. – Привет, бесенок. Фильм понравился?
– Угу. А я…
– А ты хочешь показать фокус.
– Угу. – Он сделал драматическую паузу и напел мелодию с необычной гармонией. И залился смехом.
– Это выше моего понимания, – развела руками Поузи. – Он постоянно напевает это и каждый раз хохочет.
Кобби снова запел странную мелодию и на этот раз нашел ее настолько смешной, что допеть до конца не смог.
– Ну-ка, давай с начала и до конца, – попросил я. Кобби подошел, встал напротив меня, взглянул прямо мне в глаза и пропел музыкальную фразу полностью.
Мне показалось, я понял, отчего мелодия звучала так необычно.
– Хм, наперед задом это поешь ты, Кобби? – Выговорить предложение из шести слов с конца в начало заняло у меня больше времени, чем занимало у Кобби пропеть восемь тактов мелодии.
– Что-что? – не поняла Лори.
Сдавленно прыснув, Кобби подбежал к фортепьяно и наиграл мелодию.
– А теперь сыграй нормально, – велел я.
Он сыграл те же ноты в обратном направлении и ухмыльнулся Поузи.
– Бог ты мой, – ахнула она. – Это же из фильма.