Его ладони скользнули мне на спину, и вдруг мне стало не
хватать воздуху.
— Я твой Нимир-Радж, Анита. Здесь ничего нет стыдного.
— Ты говоришь «Нимир-Радж», как другие говорят «муж».
Он провел рукой по моим волосам, чуть касаясь пальцами кожи,
вторая рука осталась у меня на спине.
— Наши души резонируют, как два полностью одинаковых
колокола, — шепнул он, почти касаясь губами моих губ.
Замечание было настолько романтично и глупо, что надо было
бы засмеяться, но я не могла.
Он поцеловал меня, и его язык оказался у меня во рту. Я
поняла, когда он попробовал мою кровь, потому что руки его напряглись на моем
теле, и его тело среагировало на меня. Он был слишком велик, чтобы не заметить
этот рост между нашими телами.
Я погладила его руки, рубашку, и этого было мало. Я хотела
коснуться его голой кожи своей, впивать каждый дюйм его тела в каждый дюйм
моего.
Он целовал меня, будто пил, и я знала, что отчасти этот
восторг вызван свежей кровью. Вытащив у него рубашку из штанов, я запустила
руки ему на спину, под ремень. Но и этого было мало.
Он прервал поцелуй, и я стянула с него рубашку через голову.
Даже прижаться голой грудью к его груди и то было лучше. Вся моя кожа требовала
его кожи. Никогда со мной такого не было.
Мы держали друг друга, и трудно было дышать, руки сомкнулись
в объятии, лица прижались к плечам друг друга, и его дыхание обжигало мне шею.
— У нас нет времени на большее, — шепнул он.
Я кивнула, по-прежнему прижимаясь головой к его шее. Я не то
чтобы планировала большее, но...
— Мне надо было коснуться твоей кожи. Почему?
— Я тебе говорил. Ты — моя Нимир-Ра, я — твой
Нимир-Радж.
Я чуть отодвинулась, чтобы видеть его лицо.
— Мне это ничего не объясняет.
Он взял мое лицо в ладони, очень серьезно глядя в глаза.
— Мы — подобранная пара, Анита. Среди леопардов есть
легенда, что можно найти себе идеальную пару, и после первого же секса вы
связаны сильнее, чем браком, сильнее, чем законом. Мы будем всегда жаждать друг
друга. Наши души всегда будут взывать друг к другу. Наши звери всегда будут
охотиться вместе.
Мне должно было бы стать страшно, но не стало. Я должна была
разозлиться, но не разозлилась. Мне полагалось бы ощутить много чего, но
единственное, что я чувствовала — это что он прав, и я даже не пыталась с ним
спорить — не хотелось.
— Ричард будет в восторге, — сказала Элизабет.
Мерль и Ной поставили ее на колени резким движением,
которое, наверное, было слегка болезненным.
— А, Элизабет! Спасибо, что напомнила, что я должна
сделать, а то я отвлеклась. — Я отодвинулась от Мики, напоследок проведя
пальцами по его руке от плеча вниз, будто не могла расстаться с ней
сразу. — Отпустите ее, мальчики. Это моя проблема, а не ваша.
Они глянули на Мику, и он кивнул. Элизабет осталась стоять
на коленях, будто не зная, что делать. Она потянулась, чтобы кто-то из них
помог ей встать, но они сделали вид, что не заметили, и она осталась стоять,
как стояла.
Я надела лифчик, подчеркнуто не спеша, потом подошла к
джипу. Кобура все еще похлопывала меня по талии. Я передвинула ее по голому
телу, и это было неудобно, но я не хотела тратить время на надевание рубашки. Я
знала, что сейчас буду делать.
Я шла к джипу, и все ждали, пока я открывала дверь,
засовывалась на пассажирское сиденье, открывала бардачок и вытаскивала пару
запасных обойм со свинцовыми пулями. Их я начала возить, когда столкнулась с
одичавшими фейри. В такого фейри можно стрелять серебряными пулями с утра до
вечера, и он не заметит. Но свинца они не любят. И еще у свинцовых пуль есть то
преимущество, что они не убивают оборотня. Для этого годится только серебро.
Я повернулась и пошла обратно, вынимая на ходу обойму из
пистолета. Ее я положила в карман, хотя она там не очень помещалась, сунула
новую обойму и вдвинула до щелчка.
Элизабет наконец-то стала глядеть озабоченно, когда до нее
оставались только две машины. Любой другой наверняка поспешил бы удрать, но
здравый смысл никогда не входил в число достоинств Элизабет. Я уже наставила на
нее пистолет, очень спокойно приближаясь, когда она сказала:
— Не посмеешь.
Я смотрела на нее сквозь прицел и ничего не ощущала. Внутри
меня было огромное пустое пространство — абсолютно спокойное, невозмутимое. Но
в центре этой мирной невозмутимости было крошечное ядрышко удовлетворения. Мне
слишком уж долго хотелось это сделать.
Я дважды выстрелила ей в грудь, пока она еще говорила, что я
этого не сделаю. Элизабет рухнула на спину, извиваясь, царапая руками асфальт и
суча ногами, пытаясь вдохнуть.
Все отошли от нее подальше. Я стояла над ней и смотрела, как
она пытается вдохнуть и сердце ее хочет забиться, несмотря на дыру, которую я
проделала.
— Ты все говоришь, что я не могу тебя убить как
настоящая Нимир-Ра, вырвав глотку или выпустив кишки. Может быть, это скоро
переменится, но я уже сейчас могу тебя застрелить, и ты будешь такой же
мертвой.
Она отчаянно вращала глазами, тело ее залечивало раны. Кровь
заполнила рот и выливалась наружу.
— На этот раз пули были не серебряные. Но пойди еще раз
против меня, в большом или в малом, подведи еще хоть одного члена парда, и я
тебя убью.
Наконец она сумела набрать воздуху для ответа и стала
плеваться словами и кровью.
— Сука... ты... ты даже... — еще волна
крови, — ...духу не хватит... — поток темной крови изо рта, —
...по-настоящему.
Глядя на нее сейчас, я поняла то, чего раньше не понимала.
Элизабет хотела,чтобы я убила ее. Чтобы отправила туда, где сейчас Габриэль.
Наверное, она сама не понимала, чего хочет, но если это и не было желание
смерти, то очень близко к нему.
Она лежала, залечивая раны, и ругала меня, говорила мне, как
я слаба. Я еще раз выстрелила ей в грудь. Она забилась, задергалась, и лужа
крови под телом стала шире.
Я выпустила обойму из рукояти пистолета, положила в другой
карман и снова вставила главную обойму.
— Теперь серебряные, Элизабет. Есть еще остроумные замечания? —
Я подождала, пока раны затянутся настолько, что она сможет говорить. —
Отвечай, Элизабет.
Она глядела на меня, и что-то в этих глазах сказало мне, что
наконец-то мы пришли к взаимопониманию. Она меня боялась, а иногда ничего
лучшего от человека не добьешься. Я пробовала доброту, дружбу, уважение. Когда
все это не дает результата, остается страх. И он не дает осечек.
— Вот и хорошо, Элизабет. Рада, что мы друг друга
поняли.
Я повернулась к остальным. Они глазели на меня так, будто у
меня выросла вторая голова — и очень противная. Мика протянул мне мою одежду, и
я сняла кобуру и оделась. Никто при этом не сказал ни слова.