Взяв горстями его густые волосы, я оттолкнула их в сторону,
как подобравшегося зверя. Обнажилась четкая гладкая линия спины. Он повернул
голову набок и смотрел на меня сквозь толщу волос. В нем не было страха — было
бесконечное терпение, готовность и голод.
Я встала над ним на четвереньки, оседлала его тело и
прильнула ртом к коже. Я пролизала дорожку от плеча до плеча, но этого было
мало. Я укусила его, слегка, и он чуть шевельнулся подо мной. Я укусила
сильнее, и он чуть пискнул. Я сжала зубы так, что ощутила его плоть во рту, его
мясо. Мне хотелось порвать его, съесть его в буквальном смысле. Желание было
почти неодолимым. Я рухнула на него, прильнув щекой к его спине, и лежала, пока
не овладела собой. Но аромат его кожи, ее гладкость под моей щекой, подъемы и
спады дыхания подо мной — это было слишком. Я не съем его буквально, но
напитаться мне надо.
Я укусила кожу спины, втянула ее в рот и не стала
останавливаться на этот раз, пока не ощутила металлическую сладость крови. Для
того, что хотел завершить зверь, крови было мало. Но я отодвинулась от раны и
пошла дальше. Я покрывала спину Натэниела следами своих зубов, и все чаще в них
оказывалась кровь. Как будто чем больше я это делала, тем труднее было
контролировать себя.
Тело напрягалось от запаха свежей крови, наполняло меня
жаром и страстями скорее пищевыми, чем сексуальными. Я сидела верхом, глядя на
его спину, на свою работу. Кровь текла тонкими капельками из нескольких ран, но
в основном были только отпечатки зубов. И этого было мало.
Я скользнула руками под его шорты сзади, осторожно проведя
ногтями по коже. Он задергался, попытался подняться на кровати, и я толкнула
его назад.
— Нет, — сказала я, и он затих под моими руками.
И я стянула с него шорты, оставив его голым. Расставив ему
ноги так, чтобы можно было вставить между ними колено, я нагнулась к этой
гладкой нетронутой коже и отметила ее зубами. Здесь больше можно было набрать
плоти в рот, и более мягкой. Я наполняла рот, пускала кровь красными горячими
кругами, пока не услышала, как он постанывает. И не от боли.
Я поднялась на колени и стала глядеть на раны, и мне
хотелось ранить его еще и еще.
Тогда я сбросила топ и шорты. Обнаженным телом я навалилась
на его голую спину, на ягодицы, растирая по телу кровь из его ран. «Да, да,
да!» — повторял Натэниел, тяжело дыша. Голод его давил, как тяжесть, как
тяжелая туча, нависшая над нами. Она душила, отнимала возможность мыслить — так
он этого хотел. Этого, не секса, а вот этого. Он так давно хотел, чтобы я его
подавила, подчинила, взяла.
Мика меня хотел, но это было желание относительно
незнакомого мужчины. Мужчины, который хочет красивую и сильную подругу. Но у
Натэниела было другое. Его желание нарастало, годами, в минуты тысячи
близостей, тысячи отказов. Оно нарастало как давящая тяжесть в теле, в уме. Оно
давило его к земле, заполняло его, и он не мог от него избавиться. Я поняла,
почему Жан-Клод сказал, что мы кормимся от тех, к кому нас уже тянет. Намного
больше можно было взять от Натэниела, и долгая наша история превратила эту еду
в пир.
Я спускалась по его телу, впиваясь в кожу, на этот раз уже
не пуская кровь. Потом я легла щекой на его ягодицы, борясь с собой, чтобы не
запустить руку вокруг, спереди. Борясь с растущим желанием. Я не буду его
трогать, так — не буду. Когда я смогла себе довериться, я расставила ему ноги
как можно шире и пошла вниз, кусая, метя нетронутые зоны, подбираясь, пока я не
увидела его, зажатым между телом и кроватью. Я хотела лизнуть его туда,
покатать яички во рту. Но я себе не доверяла. Я уже покрыла кровью его спину и
ягодицы, и я не была в себе уверена, не могла ручаться, что я сделаю и что нет.
И я пошла ртом обратно, не тронув его, и его вожделение и мое били как летние
молнии, почти сюда, почти сюда. Я пробежала языком по тонкому краю кожи позади
яичек, и Натэниел вскрикнул.
Я всосала кожу, втянула ее в рот длинной полосой,
обрабатывая ее языком и зубами, и давление разорвалось, как разрывается бурей
долго собиравшаяся гроза. Он выкрикивал мое имя, а я полосовала ему ляжки
ногтями и боролась с двумя видами голода, каждый из которых подмывал оторвать,
откусить эту тонкую полоску кожи. Когда все кончилось, я оторвалась от него
чуть-чуть, чтобы увидеть, что я его не пометила, даже не пометила зубами. Я
лежала на кровати меж его ног, одной рукой обняв его за бедро, другая оказалась
подо мной, и слушала, как стучит мое сердце.
Мы лежали неподвижно, если не считать судорожного дыхания.
Какой-то звук заставил меня посмотреть поверх ноги Натэниела, приподнявшись с
гладкой, израненной кожи его ягодицы.
Посередине комнаты стоял Джейсон, держа в руках что-то вроде
кандалов. Глаза у него были чуть навыкате и дыхание чуть чаще обычного.
Мне надо было бы смутиться, но ardeurнасытился, зверь
свернулся внутри меня как довольный кот. Слишком мне было хорошо, чтобы
смущаться.
— Ты давно уже смотришь? — Даже мой голос звучал
лениво и довольно.
Ему пришлось прокашляться, чтобы ответить:
— Прилично уже.
Я снова залезла на Натэниела, вытянувшись вдоль, приложилась
щекой к его лицу и шепнула:
— Как ты?
— Хорошо. — Это был шепот.
— Я тебе не очень больно сделала?
— Это было... чудесно. Боже мой, это было... лучше, чем
я себе воображал.
Я встала, погладила его по волосам, повернулась к Джейсону,
все еще стоящему посреди комнаты.
— Почему ты меня не остановил?
— Жан-Клод боялся, что ты вырвешь Натэниелу горло или
сделаешь что-нибудь в этом роде, грязное. — Голос Джейсона вернулся к
норме, только чуть-чуть слышалась в нем неуверенность. — Но я смотрел. И
каждый раз, когда я думал, что пора вмешаться, ты брала себя в руки. Каждый
раз, когда мне казалось, что ты теряешь контроль, ты его обретала. Ты оседлала
голод, ты укротила его.
Я ощутила, что Жан-Клод проснулся, вздохнул впервые. Он меня
тоже ощутил, ощутил, как я лежу голая на теле Натэниела, учуял запах свежей
крови, ощутил, что я напиталась, и хорошо. Я почувствовала, что он идет ко мне,
спешит ко мне, привлеченный запахом крови, теплой плотью, сексом — и мной.
Глава 16
— Жан-Клод идет, — сказал Джейсон.
— Я знаю.
Джейсон подошел к изножью кровати и стал смотреть на нас, на
меня. Его глаза не отрывались от меня. Почти все мое тело было скрыто боком
Натэниела, но он смотрел на то, что было открыто. Если бы я не заглянула раньше
в его сердце, я бы разозлилась. Или велела бы ему перестать, но сейчас я не
знала, что сказать. Он хотел меня ради меня самой, не навсегда, а на ночь, на
день, на неделю, иногда. Чувства Джейсона ко мне были, наверное, самыми не
осложненными из всех, которые испытывали ко мне в жизни мужчины. Отсутствие
сложности имеет свои хорошие стороны, даже когда ardeurуже прошел.