Тогда я села верхом ему на ноги. Он чуть застонал от боли, и
мне это понравилось. Я встала на колени, только внутренними сторонами ног
касаясь его тела. Спустив с него простыню, я расстегнула ему рубашку, обнажая
кожу. Швы темной тонкой полоской шли почти от одного бедра до другого. Страшная
рана, смертельная рана.
Ниже талии у него ничего не было. В больницах тебя всегда
раздевают, чтобы ты ощущал себя беззащитным. Вид его обнаженного тела должен
был остановить меня сразу. Как-то исподволь он меня шокировал. Я не ожидала
наготы, но было уже поздно. Силе – все равно. И я провела пальцами вдоль швов.
Натэниел кричал, но лишь наполовину – от боли. Я не успела
опустить лицо к швам, как у него уже началась эрекция. Я лизала рану, как могла
бы это делать собака – долгими, медленными, ласкающими движениями. Когда я
подняла лицо и посмотрела ему в глаза, эрекция уже была полная. Я знала, что
могу сейчас им овладеть, что он хочет, ждет от меня последнего шага.
Присутствие остальных я ощущала как гул, вибрирующий фон к
той энергии, что бушевала у меня внутри. Я никогда не интересовалась случайными
связями, но запах и ощущение тела Натэниела были почти неодолимы. Никогда я не
испытывала такого соблазна перед незнакомцем.
Но соблазн – всего лишь соблазн. Ему не обязательно
поддаваться.
Я встала на колени, положив руки на гладкие кости его бедер,
и стала сдвигать ладони к середине разреза. Касаясь рукой, я клала сверху
вторую и давила, но не мышцами, не плотью, а силой. Эту теплую, вздымающуюся
силу я вбивала в его тело.
Он стонал, выгибая подо мной спину, хватаясь за меня руками,
и пальцы его судорожно сжимались.
Это было похоже на устранение дефектов в теле зомби, только
это тело было теплым и живым, и я не видела глазами, что делаю. Но ощущала.
Ощущала гладкость и упругость этого тела, гладила места, куда не дотянется
никакая рука. Я перекатывала дефекты между пальцами, наполняя Натэниела
извергающимся из меня теплом. Оно лилось по рукам, по пальцам – прямо в него, и
разливалось по его телу, по моему телу, переходя в лихорадку, обжигающую кожу,
все тело, объединяя наши тела в единую суть плоти и жара, а ведь прилив тепла
только начинал нарастать. Он нарастал, пока я не закрыла глаза, но даже тьму
пронизывали вспышки света, белыми цветами взрываясь перед глазами.
Я дышала быстро, отрывисто, поверхностно. Открыв глаза, я
глянула в лицо Натэниела. Он дышал точно так же. Я заставила нас дышать
медленнее – заставила его дышать медленнее. Сердце его ощущалось, будто я
касалась его рукой, держала в ладонях. Я могла коснуться любой части его тела,
владеть любой частью его тела. Я слышала запах крови у него под кожей и желала
ощутить ее вкус.
Он уже был исцелен, когда я опустилась на него сверху и
впилась ртом в его рот. Отвернув ему лицо в сторону, я стала жевать шею, пока
не ощутила под кожей пульс. Лизнула его, но этого было мало. Взяв бьющийся
пульс губами, я чуть прикусила кожу, и пульс забился у меня во рту. Нестерпимо
хотелось сдавить сильнее, еще сильнее, пока потечет кровь. Хотелось. Я смутно
понимала, что Жан-Клод проснулся в подвале, и это его голод ощущала я, его
потребность. Но потребность оседлать тело Натэниела исходила не от него. И даже
не от меня.
Я помнила тело Натэниела, хотя никогда раньше с ним не была
знакома. Я знала, каков он на вкус. Ощущала его, как можно ощущать только
давнего любовника. Воспоминания не мои, и энергия не моя.
Я слезла с Натэниела, попыталась слезть с кровати и рухнула
на колени. Стоять я еще не могла. Ричард говорил, что, пока существует стая, Райна
не исчезнет. Я не поняла тогда, что это значит. Теперь поняла. Я послужила
каналом из ада для этой суки и отличный сама при этом словила кайф.
Но я знала и еще одно. Знала, чего Райна не сделала, и
обвинять в этом ее не могла. Я знала, как вылечить тело Натэниела, но знала, и
как разорвать его на куски. Все, что ты можешь починить, ты можешь сломать.
Когда я держала его сердце своей бесплотной рукой, на долю секунды накатило
темное побуждение сжать руку, раздавить пульсирующий мускул, чтобы хлынула кровь
и прекратилась жизнь. Мгновенный приступ побуждения столь злого, что испугало
даже меня. Хотелось бы списать его на эту суку из ада, но что-то говорило мне,
что она здесь ни при чем. Это мой темный угол.
Только рука Стивена, зажавшая мне рот, помешала мне завопить
в голос.
Глава 38
Под рукой Стивена крик превратился в жалобное мычание. Он
прижал меня к себе, сильно, будто опасаясь, что, если меня выпустить, я
чего-нибудь натворю страшного. Да и я сама не была в себе уверена. Хотелось
броситься бежать, бежать, пока не убегу от этой мысли, от ощущения, от себя
самой. Но я, как и Ричард, от себя убежать не могу. Эта мысль заставила меня
перестать отбиваться и сесть спокойно в кольце рук Стивена.
– Оклемалась? – спросил он тихо.
Я кивнула. Его рука медленно сползла с моего рта, будто он
не был уверен, что я его правильно расслышала и правильно поняла.
Я привалилась к нему, почти соскользнув на пол.
Стивен гладил мне лицо, снова и снова, как успокаивают
больного ребенка. Он не спросил, что со мной. Никто не спросил.
Натэниел присел рядом с нами. Он не выглядел исцеленным,
выглядел просто здоровым. Улыбался, красивый своей незавершенной, мальчишеской
красотой. Если обрезать волосы и поменять глаза, получится вид школьного хавбека,
кумира девчонок.
То, что я две минуты назад чуть было на него не набросилась,
вызвало такую волну жара, что я спрятала лицо на груди Стивена. Я не могла
смотреть в юное лицо Натэниела, зная, как только что чуть его не изнасиловала.
Не помогало и то, что я помнила его тело со всеми подробностями, к которым
никогда не прикасалась. Райна ушла, но не была забыта.
В комнате почувствовалось движение, гудящая энергия
оборотней стала ближе. Я и не глядя на них знала, что они сгрудились вокруг
меня. Энергия их стягивалась петлей. Дышать было трудно.
Чья-то щека потерлась о мое лицо. Отодвинувшись, я увидела
Кевина. Я думала, это будет Натэниел. Массивные ладони Тедди гладили мне руки
выше локтей, потом он поднес ладони к лицу:
– Ты пахнешь стаей.
Лоррен лежала на спине, уставившись на меня странными
волчьими глазами.
– Она пахнет Райной. – Лоррен повернулась и
лизнула меня в коленку, в джинсы.
Я знала, что, если я позволила бы, мы бы спали в одной общей
куче, как щенки. Знала, что прикосновение объединяет стаю, как у приматов –
искание в шерсти. Прикосновение, утешение – секс здесь может и не
присутствовать. Просто Райна выбрала его. Это были волки, но также и люди,
следовательно, приматы. Два вида животных одновременно, а не один.
Кевин опустил голову мне на колени, прижавшись щекой. Глаз
его я не видела, не знала, стали ли они волчьими. А голос у него был густой и
низкий: