Силы в этом слове не было, а только предостережение, но его
хватило. Вилли отступил.
Жан-Клод глядел на Странника в новом теле.
– Если бы он убил Аниту, я мог бы умереть с ней вместе.
Для этого вы и приехали – чтобы нас убить?
– Клянусь тебе, что это не так.
В теле Вилли Странник скользил, а Ханна на шпильках стала
двигаться неуклюже. Он не падал, но и не скользил. Это было почти трогательно –
такое несовершенство.
– Для доказательства моей искренности, – сказал
он, – возьми обратно свое тепло у своей слуги. Мы не будем мешать.
– Он меня отбросил! – возразил Падма. – Зачем
ты позволяешь ему снова стать сильным?
– Ты боишься, – заметил Странник.
– Его я не боюсь!
– Тогда не мешай ему.
Я прислонилась к груди Жан-Клода, припав щекой к кружевам
его сорочки. Сердце у него остановилось, и дыхание прекратилось тоже. Он
слишком много выложил сейчас сил.
Из-под защиты рук Жан-Клода я глядела на Падму и знала, что
готова его убить. Знала, что он хотел нашей смерти. Чувствовала. Вампир такой
силы не может настолько утратить над собой власть. Он почти убил меня, нас
обоих, и это выглядело бы как трагическая случайность. Чушь собачья.
Браунинг лежал на полу, где я его уронила, но я уже
попробовала силу Падмы. Серебро может его и не убить, а ранить его – не очень
удачная мысль. Либо убей, либо не лезь – как со всяким крупным хищником. Не
заводись, если не знаешь точно, что можешь закончить работу.
– Питайся от слуги своей, – сказал Падма. – Я
не буду мешать тебе. Странник сказал.
В последних словах слышалась едкая нотка. Хоть Падма и член
совета, а Странника он побаивается, иначе спорил бы дольше. Соотечественники,
но не ровня.
Я встала на колени, вцепившись в руки Жан-Клода через грубое
кружево сорочки и скользящую ткань пиджака. Руки были надежно твердыми,
настоящими.
– Что...
Он положил пальцы мне на губы ласковым движением.
– Мне не кровь нужна, Падма. Мне нужно ее тепло. Только
низшие Мастера пьют кровь из слуг своих.
Лицо Падмы стало непроницаемой маской.
– Ты не разучился оскорблять, не оскорбляя, Жан-Клод.
Я подняла глаза на Жан-Клода. Даже на коленях он был выше
меня. Голос его прозвучал у меня в мозгу:
– Не нужно вопросов, mа petite, иначе они поймут, что
ты не до конца моя.
Поскольку вопросов у меня было выше крыши, мне это резко не
понравилось. Но раз прямых вопросов задавать нельзя, можно попробовать
окольными путями.
– А этот Зверский Мастер для запуска сердца должен
всадить в кого-нибудь клыки?
– Oui, ma petite.
– Как это... вульгарно! – сказала я. Самое
цивилизованное оскорбление, которое я вообще в жизни произнесла. Однако
помогло.
Падма зашипел:
– Не испытывай мое терпение слишком сильно, Жан-Клод!
Странник – не глава совета. У тебя достаточно много врагов, чтобы голосование
прошло не в твою пользу. Если ты меня вынудишь, я потребую голосования.
– По какому вопросу? – спросил Жан-Клод. –
Странник поручился словом, что вы приехали не убивать меня. Какой же вопрос
поставишь ты на голосование, Мастер Зверей?
– Делай свое дело, Жан-Клод. – Голос Падмы, низкий
и рычащий, был больше похож на рев зверя, чем на человеческие слова.
Жан-Клод нежно тронул меня за лицо, обращая мой взгляд к
себе.
– Покажем Мастеру Зверей, как это делается, mа petite.
Не нравилось мне все это. Но я знала одно: Жан-Клоду нужно
вернуть свою силу. В таком опустошенном состоянии повторить трюк с
вышвыриванием члена совета ему будет не под силу.
– Давай, – сказала я.
Мне приходилось ему верить. Верить, что он не сделает мне
больно. Что не сделает ничего ужасного или стыдного. И я поняла, что я ему не
верю. Не важно, насколько я люблю его тело, я знаю, что на самом деле он
другой. То, что он считает нормальным, не обязательно нормально.
Он улыбнулся:
– Я буду купаться в твоем тепле, mа petite. Оберни меня
собой, чтобы сердце мое билось только для тебя. Дыхание мое согреется в твоем
поцелуе.
Взяв мое лицо в лодочки холодных ладоней, он поцеловал меня.
Губы его были бархатные, прикосновение легкое и бережное.
Руки его скользнули по моим щекам, пальцы перебирали волосы, разминая, гладя.
Жан-Клод поцеловал меня в лоб, и по его телу прошла дрожь.
Я попыталась поцеловать его, но он отодвинулся.
– Помни, mа petite, там, где твое тело коснется меня
слишком сильно, оно омертвеет. Мне бы не хотелось, чтобы твои губы потеряли
сладость на эту ночь.
Я застыла в его руках, думая, что это он сейчас сказал.
Касание телом – очевидно, голой кожей. Но если касание будет слишком сильным
или слишком долгим, кожа у меня омертвеет, и причем только на эту ночь.
Жан-Клод очень хорошо умел давать информацию, не показывая виду, что он ее
дает. Интересно, насколько часто ему приходилось это делать раньше?
Он сдвинул пальто с моих плеч, и оно повисло почти на талии.
Руки Жан-Клода ходили по моей коже, пальцы вминались в мышцы. Руки были теплые.
Жан-Клод гладил ими меня поверх пальто, терся лицом о мою шею, о щеку.
Он отодвинулся с хриплым звуком дыхания. Я приложила руку к
его сердцу, но оно не билось. Я погладила его лицо, попыталась нащупать пульс
на горле. Тоже ничего. Хотела я спросить, что мы делаем неправильно, но не
решилась. Пусть плохие парни не знают, что это у нас бывает не так часто. Секс
– это да, бывает, а сверхъестественную вампирскую дребедень мы бы и сейчас,
будь моя воля, пропустили бы.
Жан-Клод начал расстегивать на себе сорочку.
Я глядела слегка вытаращенными глазами.
Он раздвинул края сорочки, обнажив живот.
Я только пялилась на блеснувшую голую кожу.
– Что? – спросила я.
– Коснись, mа petite.
Я посмотрела на глазеющих вампиров и покачала головой:
– Любовной игры перед зрителями не будет.
– Я могу просто взять кровь, если тебе это
предпочтительнее, – тихо сказал Жан-Клод таким тоном, как будто мы это
каждую ночь проделывали. На самом деле это было два раза в жизни. Однажды –
чтобы спасти жизнь ему. Второй раз, чтобы спасти и его, и Ричарда. Не хотела я
давать кровь. Иногда мне казалось, что это для вампира еще интимнее секса, и
потому перед зрителями мне тоже не хотелось этого делать.
Я уставилась на него, чувствуя, как злюсь. Он просил меня
сделать очень интимные вещи на глазах у незнакомых. Мне это не нравилось, и он
знал заранее, что мне это не понравится. Так почему же он меня не предупредил?
Действительно не думал, что придется этим заняться?