Любовь и зло - читать онлайн книгу. Автор: Энн Райс cтр.№ 13

— Я молился о мирской славе, — признался он едва слышно. — Я молился о богатстве. Молился о всеобщем признании. Молился о том, чтобы однажды сделаться самым лучшим врачом в Риме, стать блистательным ученым для синьора Антонио, может быть, даже переводить для него тексты, которые пока еще не найдены или недоступны для других.

— По мне, так это очень по-человечески — молиться обо всем этом, — сказал я, — и при твоих дарованиях подобные просьбы более чем понятны.

Виталь поглядел на меня с такой признательностью, что мне стало нехорошо.

— Считается, что у меня много талантов, — смущенно признался он. — Я склонен к письму и чтению и могу заниматься этим днями напролет. Но у меня имеются и способности к врачеванию, мне достаточно только дотронуться до руки человека, чтобы сразу же определить, чем он болен.

— Так что же дурного в том, чтобы молиться о развитии своих способностей?

Виталь улыбнулся и покачал головой.

— Хотя ты и пришел для того, чтобы играть на лютне для моего друга, — произнес он, — но ты принес мне такое утешение, какого не может дать даже музыка. Беда в том, что именно в ту ночь дух начал буйствовать, топать и швырять вещи об пол. Это случилось сразу после молитвы, и теперь призрак регулярно громит кабинет, даже, поверишь ли, заставляет летать по воздуху чернильницы, после чего ретируется в подвал и грохает там кулаками по бочкам.

— Друг мой, этот призрак, возможно, не имеет никакого отношения к твоим молитвам. Но расскажи, что было потом. Что случилось с Никколо?

— Сначала Никколо расшибся, упав с лошади. Никаких особенных последствий падение не имело, рана зажила мгновенно. Телесно Никколо гораздо сильнее меня. Однако с тех пор ему постоянно нездоровится. Он бледный. Его все время знобит, с каждым днем ему хуже, и все это угнетает его дух: болезнь, безделье, лежанье в постели. Он лежит и смотрит, как у него трясутся руки.

— Рана чистая? Ты уверен?

— Абсолютно. У него даже жара не было. У него редко случается жар. Но слухи, слухи уже поползли, как это бывает всегда, что я, врач-иудей, намеренно травлю пациента! Слава Небесам, что синьор Антонио доверяет мне.

— Ведь это ужасно опасно, подобное обвинение в отравлении, — произнес я.

Я достаточно знал из истории. Мне не нужно ничего объяснять.

— Но пойми, у меня имеется бумага от синьора Антонио, написанная по всем правилам, в которой мне гарантируется право пользовать больного за соответствующую плату, и, вне зависимости от того, умрет он или выздоровеет, против меня не выдвинут никаких формальных обвинений. В Риме это обычная практика, и у меня имеется разрешение папы лечить христиан. Мне выдали его еще много лет назад. Я даже не обязан носить желтую нашивку. Все законно. И я беспокоюсь сейчас не за свою судьбу. Меня тревожит призрак и причина его появления в доме — и, конечно, то, что может случиться с Никколо. Я люблю Никколо! Если бы не призрак, меня ни в чем бы не обвинили. И мои собственные пациенты не разбежались бы. Но без них я обойдусь. Я обойдусь без чего угодно. Лишь бы Никколо поправился. Лишь бы только Никколо выздоровел. Но я должен выяснить, почему этот призрак досаждает мне, почему я не могу вылечить Никколо, который лежит в соседнем доме, в ста футах отсюда, и слабеет с каждым днем.

— Пора пойти к Никколо. О призраке поговорим позже.

— Да, есть еще одно. В тот первый вечер я молился, исполненный гордости. Я знаю это наверняка.

— Это со всеми случается. И разве можно не гордиться, когда просишь что-то у Господа? Но ведь Он велит нам просить. Он велит нам просить, как Соломон просил о мудрости.

Виталь призадумался и, кажется, немного успокоился.

— Как просил Соломон, — повторил он шепотом. — Да. Так было и у меня. Я сказал Ему, что хочу обладать всеми этими дарами, дарами духа, разума и сердца. Но было ли у меня подобное право?

— Идем, — предложил я. — Отправимся к твоему другу Никколо.

Виталь медлил, как будто прислушиваясь к какому-то далекому звуку. И мы оба поняли, что в доме стоит тишина, и стоит уже некоторое время.

— Тебе не кажется, что диббук слушал наш разговор? — спросил он.

— Возможно, — согласился я. — Если он производит звуки, то, наверное, в состоянии слышать их?

— Да благословит тебя Господь, я так рад, что ты появился! — воскликнул Виталь. — Приступим же к делу.

Он стиснул мою ладонь обеими руками. Он был страстный человек, темпераментный, и я понял, как сильно он отличается по духу от тех, с кем я встречался в прошлый раз, — они, несмотря на всю свою страстность, не обладали его горячим средиземноморским темпераментом.

— Представляешь, я даже не знаю, как тебя зовут! — воскликнул Виталь.

— Тоби, — ответил я. — Теперь же пойдем к больному. Пока я буду играть, и понаблюдаю, послушаю и скажу наверняка, отравлен ли твой пациент или нет.

— Но это просто невозможно!

— Я не говорю, что отравитель ты, Виталь, это может быть кто-то другой.

— Но, говорю тебе, Тоби, нет ни единого человека, который не любил бы Никколо, всем вокруг невыносима мысль, что мы можем его потерять. Здесь кроется какая-то кошмарная тайна.

На улице по-прежнему стояла толпа, но теперь к иудеям присоединились посторонние зеваки, причем злобные лица некоторых совершенно мне не понравились.

Мы протолкались между людьми, не произнося ни слова, и, когда выбрались в оживленный переулок, Виталь прошептал:

— Сейчас иудеям живется здесь вольготно. Самого папу пользует врач-иудей, он мой друг, и ученых-евреев повсюду привечают. Кажется, у любого кардинала в свите имеется ученый-иудей. Но все может измениться мгновенно. Если Никколо умрет, то пусть Господь сжалится надо мной. Из-за этого диббука меня обвинят не только в отравлении, но еще и в ведовстве.

Я кивнул, хотя в основном был озабочен тем, чтобы не натыкаться на прохожих, уличных торговцев и нищих. Таверны и харчевни, источавшие запахи еды, влекли к себе посетителей, внося свою лепту в толчею на узкой улице.

Но спустя несколько минут мы уже добрались до дома синьора Антонио, и нас сейчас же впустили в громадные чугунные ворота.

Нас немедленно ввели в просторный двор, где вокруг журчащего струями фонтана стояло множество деревьев в кадках.

Согбенный и сморщенный старик, отперший нам ворота, озабоченно затряс головой.

— Сегодня молодому господину еще хуже, — сказал он, — я боюсь за него. Синьор Антонио только что спустился от больного и не идет к себе. Он все еще ждет вас.

— Это хорошо, хорошо, что господин Антонио еще не ушел, — сейчас же отозвался Виталь. И доверительно сообщил мне: — Когда Никколо страдает, страдает и Антонио. Этот человек живет только ради сыновей. У него есть его книги, его пергаменты, он постоянно дает мне работу, однако без сыновей мир для него не существовал бы.