Ярость - читать онлайн книгу. Автор: Уилбур Смит cтр.№ 132

– Проклятие!

Шаса не любил сюрпризы, которые нарушали привычный ритм его существования. Кабинет ему нравился таким, каким был, и ему вовсе не хотелось, чтобы кто-нибудь, тем более человек с «передовыми» взглядами Тары, вмешивался в то, что и так прекрасно его устраивало.

– Думаю, она планирует также сменить шторы, – невинно добавила Триша. Она не любила Тару Кортни, считая ее мелкой, неискренней и коварной, не одобряла ее неуважительное отношение к Шасе и не прочь была посеять семя раздора. Будь Шаса свободен, существовал бы шанс – конечно, очень небольшой и трудноосуществимый, но шанс, – что он получше разглядит ее и поймет, как она, Триша, к нему относится. – И еще она говорила о смене люстры, – добавила она.

Шаса соскочил со стола и пошел к занавескам. Они с Сантэн посмотрели по меньшей мере сто образцов, прежде чем выбрали эти. Он поправил штору и тут заметил на потолке второе отверстие и выходящий из него тонкий изолированный провод. Ему трудно было в присутствии секретарши сдержать свой гнев.

– Свяжитесь с хозяйственным отделом, – приказал он. – Поговорите с самим Одендалем, не с кем-нибудь из его работников, и скажите ему: я хочу знать, что происходит. Скажите: что бы они ни делали, сделано это плохо, и у меня по всему столу известка.

– Сделаю сегодня же утром, – пообещала Триша и умиротворяюще добавила: – Осталось десять минут, мистер Кортни. Вы же не хотите опоздать?

Когда Шаса шел по коридору, Манфред Деларей появился из своего кабинета, и они зашагали рядом.

– Что-нибудь узнали?

– Нет, а вы?

Манфред отрицательно покачал головой.

– Все равно чересчур поздно, мы уже ничего не успеем.

У входа в столовую Шаса увидел Блэйна Малкомса и подошел поздороваться. Вдвоем они вошли в столовую.

– Как мама?

– Сантэн в порядке, с нетерпением ждет тебя сегодня на ужин. – Сантэн давала в Родс-Хилл прием в честь Литтлтона. – Я оставил ее, когда она доводила повара до истерики.

Они рассмеялись и заняли свои места в первом ряду. Как министр и глава оппозиции, они имели право на зарезервированные места.

Шаса повернулся и посмотрел в конец зала, где были установлены телекамеры. Увидел Китти Годольфин – она казалась маленькой девочкой рядом со своими операторами; Китти проказливо подмигнула ему. Но тут свои места во главе стола заняли оба премьер-министра, и Шаса наклонился к Манфреду Деларею и прошептал:

– Надеюсь, вся эта суета не из-за пустяка и у Супер-Мака приготовлено для нас что-то интересное.

Манфред пожал плечами.

– А я надеюсь, что сюрприз не слишком грандиозный, – сказал он. – Иногда безопаснее поскучать…

Он замолчал, потому что спикер палаты депутатов призвал к тишине и встал, чтобы представить переполненному залу, в котором присутствовали все самые влиятельные люди страны, премьер-министра Великобритании. Наступила выжидательная тишина.

Даже когда Макмиллан, высокий, любезный, с необычайно снисходительным выражением лица, встал, Шаса не ощутил, что находится на наковальне, на которой куется история; он скрестил руки на груди и опустил подбородок, выражая внимание и сосредоточенность, как всегда во время дебатов и обсуждений.

Макмиллан говорил без эмоций, четко и ясно; текст его выступления явно был тщательно подготовлен, старательно проверен и отрепетирован.

– Наиболее сильное впечатление из всех, полученных мною за тот месяц, что я провел вне Лондона, – сказал он, – это сила африканского национального сознания. В разных местах оно принимает разные формы, но существует повсюду. Над материком дует ветер перемен. Нравится нам это или нет, рост национального сознания – политический факт. И мы должны принять этот факт. Наша национальная политика должна его учитывать.

Шаса выпрямился и опустил руки; вокруг все по-разному выражали изумление. Только теперь во вспышке прозрения Шаса понял, что мир, который он знал, изменился, что в ткани бытия, которая почти триста лет соединяла разные народы и страны, эти простые слова проделали первую брешь, и заделать эту брешь уже не удастся. Пока он пытался осмыслить весь масштаб повреждений, Макмиллан продолжал своим размеренным рассчитанным сочным голосом:

– Конечно, вы понимаете это не хуже других. Вы родом из Европы, родины национализма. – Макмиллан коварно включал их в новое видение Африки. – И в истории нашего времени навсегда останетесь первыми представителями африканского национализма.

Шаса посмотрел на Фервурда рядом с английским премьер-министром и увидел, что тот взволнован и встревожен. Уловка Макмиллана, не показавшего текст выступления, застала его врасплох.

– Наше искреннее желание – поддерживать и подбадривать Южную Африку как участницу Британского Содружества, но, надеюсь, вы не обидитесь, если я откровенно скажу, что определенные аспекты вашей политики не позволяют нам и дальше поддерживать вас, не отступая от наших глубоких убеждений относительно политического предназначения свободного человека.

Макмиллан провозглашал не что иное, как расхождение их путей, и Шаса обомлел. Ему хотелось вскочить и крикнуть: «Но я тоже британец: вы не можете так с нами поступить!» Он почти умоляюще осмотрелся и увидел такое же отчаяние на лице Блэйна и на лицах других английских членов парламента.

Слова Макмиллана опустошили их всех.

Весь остаток дня и весь последующий день Шаса был не в духе. На встрече с Литтлтоном и его советниками царила траурная атмосфера, и хотя сам Литтлтон извинялся и был полон сочувствия, все знали, что ущерб реальный и невосполнимый. Невозможно отрицать факты. Британия их бросает. Она может продолжать торговлю, но ограниченную. Британия сделала выбор.

Вечером в пятницу в парламенте стало известно, что в понедельник Фервурд обратится к парламенту и народу. У них еще оставался уик-энд, чтобы подумать о своей судьбе. На ужин в доме Сантэн в вечер пятницы речь Макмиллана набросила траурный покров, и Сантэн восприняла это как личное оскорбление.

– Этот человек просто отвратительно выбрал время, – призналась она Шасе. – Накануне моего приема! Лицемерный Альбион!

– Вы, французы, никогда не доверяли Британии, – поддразнил Шаса. Это была его первая за сорок восемь часов попытка пошутить.

– Теперь я понимаю, почему, – ответила Сантэн. – Только посмотри на этого человека – типичный англичанин. Облекает целесообразность в плащ высоконравственного негодования. Делает так, как лучше для Англии, и при этом корчит из себя святого.

После того как женщины оставили мужчин в великолепной столовой Родс-Хилл с сигарами и коньяком, Блэйн должен был подвести итог.

– Почему мы так недоверчивы? – спросил он. – Почему считали невозможным, что Британия нас отвергнет? Только потому, что мы бок о бок сражались в двух войнах? – Он покачал головой. – Нет, караван идет, и мы должны идти с ним. Мы не должны обращать внимания на глумление лондонской прессы, на ее радость из-за столь беспрецедентного выговора и отречения от нас – и националистов, и тех, кто стойко противостоит им. Отныне мы одни, наше одиночество будет усиливаться, и мы должны научиться стоять на собственных ногах.