Пасть - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Точинов cтр.№ 34

Капитан понял все мгновенно:

— Ну, вот, к примеру, паренек есть у меня знакомый, Осой кличут. Так этот Оса в девяносто третьем, из Боснии вернувшись, ларек сжег, где ему водку продали паленую. Фосфорной гранатой. Вместе с продавцом. Дело так и повисло, тогда полный беспредел шел, что ларьки, что машины каждый день взрывали… Такой подойдет, шеф?

— Подойдет… А он что, с такими манерами еще жив и на свободе?

— Удивительно, но факт. Вернулся с гор недавно, получил по контракту — скоро все прогуляет, опять начнет искать, куда вербануться. Отвык совсем парень от мирной жизни.

Капитан тоже вернулся в свое время из Боснии после полученного при штурме Бихача ранения, и тоже, отвыкнув от мирной жизни, не знал, чем заняться, тыкался туда-сюда — тут-то его и приметил Генерал (как? каким способом? — Капитан не знал до сих пор), предложив поработать в Лаборатории. Не понравится — уйдешь. Если бы он тогда знал, куда уходят из Лаборатории… А все равно бы ведь согласился. Капитан сделал в жизни большую ставку на Генерала и затеянное им дело. И готов был идти до конца. Будущая ликвидация Осы и других дураков, которые погонятся за обещанными большими деньгами, его совсем не волновала. А может, кто и уцелеет — если проявит себя как должно, жизнь показала, что иметь людские резервы совсем не лишне…

— Значит, начинай подбор кадров прямо с завтрашнего дня. Первых заарканишь — будет легче, у каждого есть знакомые, потянут друг друга по цепочке. И еще: надо продумать вопрос с ИСЗ.

Капитан удивился. Какие тут могут быть индивидуальные средства защиты? В средневековые латы не закуешься, а как вскрывают клыки вервольфа кевлар, он однажды видел.

— Посмотри вот эту шпаргалку. Не стоит выдумывать велосипедов, их выдумали задолго до нас…

Генерал выложил на стол густо усеянную машинописью страничку — два отверстия с краю небрежно разорваны. Капитан мог побиться об заклад, что совсем недавно отверстия прошивала толстая нить, скрепленная печатью: «секретно».

Он стал читать.

Из сводного доклада Марченко — Чернорецкого (фрагмент)

…исследования средневекового европейского костюма [49, 156] позволяют сделать вывод о первоначальном функциональном назначении серебряного шитья, впоследствии превратившегося в чисто декоративный элемент. На представленных в упомянутых источниках рисунках ясно видно, что в более ранних вариантах дворянских костюмов серебряная вышивка предохраняет зоны человеческого тела, в первую очередь подвергающиеся атаке ликантропов, как-то: яремная вена и сонная артерия (вышивка воротника), кисти рук (вышитые обшлага). В наиболее богато расшитых костюмах серебром защищены от нападения спереди все внутренние органы грудной клетки и брюшной полости. Пик моды на серебряную вышивку и ее преобладание над золотой в Западной Европе относится к XIV–XV вв., т. е. ко времени наибольшего распространения публичных процессов и казней ликантропов (см. «Дело П. Штрауба» и др.). Не подлежит сомнению, что серебряные украшения (браслеты, цепи, колье, ожерелья и т. д.) выполняли аналогичные шитью функции.

14,11. Корреляция геологических карт с указанными районами наиболее плотных залеганий аргенитовых руд и результатов оценки по методике Фрезера — Чернорецкого достоверности…

— Достаточно, — сказал Генерал, внимательно следивший, как его глаза бегают по плотным строчкам. — Ты уловил мысль? Любил писать красиво и просто покойный Марченко, без научных заумностей — идея вполне понятная…

«Покойный Марченко, теперь вот покойный Доктор… — думал Капитан, глядя как листок превращается в ровненькую бумажную лапшу. — А что про меня скажут? Любил красиво убивать покойный?»

И этого не скажут…

Они столкнулись в воздухе, на лету — центнер стремительно несущейся плоти, одинаково чуждой и человеку, и зверю, алчной к крови и трепещущему, умирающему на клыках мясу, — и тридцать граммов свинца, совсем не жаждущего кого-то убивать, просто пущенного в еще более стремительный полет людской волей.

Казалось, неразличимый глазу бросок массивной твари не может остановить ничто, и уж тем более какие-то комочки металла — но законы физики действуют на всех одинаково. И гласят, что энергия летящего тела, конечно, пропорциональна его массе, но скорости — пропорциональна в квадрате.

Свинец победил — убийственный прыжок подломился, тварь с клокочущим воем рухнула на землю почти под самым лабазом — разодранная, окровавленная, бьющаяся в конвульсиях.

Старик с искаженным лицом держался за грудь, словно именно в него попала картечь, — и только через несколько секунд медленно, осторожно, чтобы не сломать застрявшую в сердце хрупкую стеклянную иглу, переломил ружье и вставил новый патрон — давняя привычка: что бы ни произошло при охоте за крупным и опасным зверем, каким бы ни показался результат выстрела — оружие должно быть тут же перезаряжено.

Только потом он взглянул вниз, туда, где стихали звуки агонии, — старик так и не понял, что за хищника он убил.

Тварь не подергивалась в последних конвульсиях, как в том был уверен старик. Вой стих совершенно по обратной причине. Тварь стояла на четырех лапах — неловко, кособоко, заваливаясь на переднюю левую, но стояла. И, задрав голову, смотрела вверх.

Он не раздумывал ни мгновения о причинах странного факта: дрогнула на старости лет рука или дело в непонятной живучести зверя.

Он снова выстрелил — раз зверь не убит, надо добивать немедленно. Стрелять пришлось из неудобного положения, стоя на коленях у края помоста и вертикально вниз. Старик выстрелил — и в этот момент, словно сдетонировав от выстрела, игла в его сердце взорвалась, разлетелась на тысячу острейших стеклянных осколков — по всему телу, вспарывая болью нервные окончания.

Он промахнулся. Нет, рука не подвела — просто за короткий миг, что прошел между движением пальца и вылетом снопа картечи, зверя не оказалось там, куда ударила свинцовая струя. Старик захрипел — и от промаха, и от рвущей на части боли, — по-прежнему стоя на коленях, он пытался переломить ружье, и от усилия ему казалось, что он переламывает сам себя.

Зверь Прыгнул.

Совсем не так, как в первый раз — тяжело, неуклюже, не до конца оправившись от смертельной для кого угодно раны, — и сил ему хватило только на то, чтобы зацепиться за край лабаза…

Когда в настил намертво вкогтились две лапы — старик видел их в лунном свете ясно, мог различить чуть не каждую шерстинку, — он подумал отрешенно, без тоски и сожаления: конец. Старик умирал, а вид и способ смерти не имел особого значения.

Сил не было, пульсирующая холодная боль брала начало в груди и растекалась по рукам, особенно по левой — он просто не мог поднять рук. Не мог поднять до тех пор, пока над помостом не появилась уродливая башка, состоящая, казалось, из одной оскаленной пасти.

И тут старик ударил ее — мгновенно позабыв о боли, круша и разрывая все внутри себя, страшно ударил прикладом переломленного ружья, снова, снова, снова…