Дочь циркача - читать онлайн книгу. Автор: Юстейн Гордер cтр.№ 44

Она поднялась со ступеней и подошла ко мне. Сначала мы заглянули в собор и послушали церковное пение. Беата была настроена торжественно и вместе с тем насмешливо.

По узеньким переулкам мы вышли из города, и, пока мы взбирались вверх по крутым склонам мимо лимонных плантаций, она сказала, что никогда не встречала человека, с которым бы, как со мной, чувствовала себя на одной волне. Я ответил тем же на ее неожиданное признание и прибавил, что, несмотря на наше недолгое знакомство, со дней моей юности ни в кого не был так влюблен, как в нее. С блеском в глазах я признался, что ждал ее. Мы и сегодня говорили не без иронии и преувеличений, но теперь за нашей иронией скрывалось нечто серьезное. Я был уверен, что действительно нравлюсь Беате, и сказал ей, что собираюсь уехать из Амальфи в среду.

Потом я спросил, случайно ли она обратилась ко мне за спичками в первый день. Она лукаво улыбнулась, но ответила утвердительно. И последовала за мной в Мельничную долину? Она отрицательно покачала головой, но сказала, что догадалась, что я иду на прогулку, а тут уже было нетрудно сообразить, куда я пойду, — других долин в окрестностях не было. Значит, она случайно попросила у меня спички, но не случайно пошла той же дорогой, подвел я итог. Наверное, нет, таинственно ответила она. Я хотел докопаться до истины не только потому, что все время помнил о Луиджи. Мы с тобой даже не разговаривали, настаивал я, и едва ли обменялись взглядами. Сперва она засмеялась, а потом выдала мне совершенно другую версию.

— Может быть, ты и внимательный человек, — сказала она, — но, по-моему, плохо себя знаешь… Сначала ты заходишь в пиццерию с «Коррьере делла сера» под мышкой, это означало, что ты, по-видимому, итальянец, а для этих краев это то же самое, что интеллектуал. Потом ты садишься и бросаешь взгляд на меня, взгляд ни о чем не говорит, разве о том, что ты, по крайней мере, не гомосексуалист. Ты заказываешь пиццу и пиво, значит, ты все-таки турист, но владеющий итальянским языком. Ты опять взглянул на меня, но на этот раз твое внимание привлекли мои ноги, ты, конечно, отметил белые сандалии. Мне это показалось важной деталью, потому что не все мужчины смотрят на ноги женщин, а вот ты посмотрел и задержал взгляд на моих сандалиях, стало быть, ты человек чувственный. Наконец ты открыл газету и сразу нашел раздел культуры, значит, твои интересы лежали именно в этой сфере. Ты еще раз взглянул на меня, всего на какую-то долю секунды, но это был твердый и надежный взгляд. Очевидно, ты не помнишь, что на этот раз я ответила на твой взгляд. Пусть лишь на мгновение, но мы первый раз посмотрели в глаза друг другу, это была наша первая близость, потому что, когда мужчина и женщина, случайно встретившись взглядом, не отводят глаз, речь идет уже об интимности. Это обоюдоострый взгляд. В тот раз я предположила, что ты пытаешься угадать мой возраст, но, думаю, ошиблась. Я доела свою лазанью и хотела закурить сигарету, но в зажигалке кончился газ. Ты это заметил, однако упустил из виду, что я обратила на это внимание. Прошло уже пять секунд, а ты даже не шелохнулся. Будь у тебя зажигалка, ты бы уже подошел к моему столу и дал мне прикурить, во всяком случае, если был тем, за кого я тебя принимала. Тогда я сама подошла к тебе и спросила, нет ли у тебя спичек. Ты понял то, что я сказала по-итальянски, а мой акцент подсказал тебе, что я иностранка. Ты ответил, что не куришь, но в следующие две секунды схватил зажигалку с соседнего столика и дал мне прикурить. Ты был не из тех, кто просто отослал бы меня к соседнему столику, ты взял ответственность на себя, или вернее, так: ты не имел ничего против того, чтобы дать мне прикурить, ты был рад, что я обратилась к тебе. Давая мне прикурить, ты убедил меня в том, что делаешь это не в первый раз. Когда я поблагодарила тебя, ты нахмурился, и это подсказало мне, что ты переживаешь какие-то трудности, что, возможно, хотел бы кому-нибудь довериться, хотя бы и мне. Я вернулась к своему столику — на это ушло полторы секунды, — я затылком чувствовала твой взгляд, но мне могло и показаться. Когда ты положил деньги на стол и собрался уходить, то взглянул на меня едва ли не с грустью и махнул мне рукой, по этому взмаху я поняла, что ты не надеешься еще раз увидеть меня. Я сидела и рисовала твой портрет в своем блокноте, мне понравилось твое лицо, но ты был настолько невнимателен, что даже не заметил, что я рисую тебя. Я улыбнулась тебе с подчеркнутой открытостью. Мне хотелось сказать тебе взглядом, что жить чудесно, и ты ушел, но как будто забрал с собой что-то увиденное в моих глазах. По тому, как ты уходил, я поняла, что ты собираешься в горы, в Мельничную долину, конечно, я могла ошибиться, но, как видишь, не ошиблась. Я решила, что у меня снова появилась возможность проверить, тот ли ты человек, которого мне хотелось узнать получше.

Я остановился на узкой тропинке и два раза хлопнул в ладони. Браво, сказал я, чувствуя себя раздетым. Меня видели насквозь, и мне нравилось это чувство, чувство, когда тебя видят и понимают, как будто ты вернулся домой. Уже давным-давно мне было не к кому возвращаться домой.

— Сперва ты сказала, что совершенно случайно попросила у меня спички, а теперь утверждаешь, будто знала, что спичек у меня нет, —улыбнулся я.

Она засмеялась над моим замечанием. Оно показало, что я взвешивал каждое ее слово.

— Во всяком случае, моя зажигалка случайно оказалась пустой, но ты был не случайным человеком, — заметила она. — Ты был открытой книгой, книгой, которую я уже начала читать.

Или все знала заранее, подумал я. Но тут же отбросил эту мысль.

Уже по иной причине я спросил:

— У тебя есть другая зажигалка?

Она не поняла, что я имел в виду.

— Ты всегда носишь с собой две зажигалки, одну пустую, другую полную? — уточнил я.

Она взглянула на меня и легонько ударила по щеке. Наверное, я это заслужил.

Мы медленно шли дальше. Чем больше двое людей имеют что сказать друг другу, тем медленнее они идут. Она рассказала мне о своих акварелях и выставках. А еще о том, что проиллюстрировала два детские книги и подарочное издание сказок братьев Гримм. В последние годы она и сама начала писать.

Это было откровение. Меня поразило, что я узнал об этом только сейчас, но поскольку она смутилась от собственного признания, я предпочел его не комментировать. Многие смущаются, признавшись, что начали писать, может быть, только робость помешала ей открыться вчера.

Я заметил, что приехал в Амальфи с книжной ярмарки в Болонье, и внимательно следил за ее лицом, произнося эти слова, но она никак не отреагировала на них. Мне следовало перестать думать о Луиджи.

— Значит, ты издаешь и детские книги? — спросила она.

Я только кивнул. И погладил ее по голове. Она ничего не сказала на это.

Когда через полчаса мы шли уже по виа Парадизо, на долину с окрестных гор стали наползать большие черные тучи. Было душно. Внизу, в Амальфи, зазвонили церковные колокола, через секунду им отозвались колокола Понтоне, а из-за гребня горы на другой стороне долины им вторили колокола Поджеролы. Наступил пасхальный полдень.

Грянули первые раскаты грома, и Беата схватила меня за руку. Я предложил повернуть назад, но она решительно хотела идти дальше. Наверное, у нее там назначена с кем-то встреча, подумал я, прекрасно понимая, что это чушь. Покинув Болонью, я уже раз двадцать или тридцать представлял себе, как меня убьют. Но Беата не участвовала ни в каком заговоре. У меня было достаточно оснований полагать, что именно она спасет меня от всех хитроумных козней. И я даже начал надеяться, что она научит меня жить так, как живут все люди.