— Одна готова, — ухмыльнулся Дейви и по-приятельски пихнул меня локтем. — Запустил часы? Тикают?
Я кивнул, смятенно глядя, как прямо по курсу вырастает новая труба.
Мы обогнули и ее, и еще одну, и каждый раз в самый критический момент мои глаза инстинктивно закрывались. Каждый раз самолет вставал на бок, меня вдавливало в сиденье, а затем оказывалось, что труба уже позади. Я не имею точного представления, насколько мы к ним приближались, однако могу поклясться, что в третий раз отчетливо слышал, как рев двигателя гулким эхом отражается от бетона.
Затем мы вернулись к Кингснорту и вторично обогнули его трубу; в тот самый момент, когда я облегченно нажал головку секундомера, самолет клюнул носом и помчался к земле.
— Придется малость поползать бреющим, — объяснил Дейви. — На случай, если кто-нибудь засек нас радаром; ни к чему им знать, где мы сядем, верно?
Я обреченно закрыл глаза, на этот раз — ненадолго. Мы взмывали и падали, мой желудок то становился тяжелым, как свинец, то поднимался к самому горлу. Я с трудом сдерживал позывы тошноты. Мы кренились налево, направо, снова налево, а затем начали сопровождать все это резкими подъемами и падениями.
Я приготовился к смерти, приготовился к истошному воплю Балфура, к отчаянной тряске самолета, срубающего верхушки деревьев, к резкому пике, за которым последует вспышка пламени и последней боли, к забвению, но в то же самое время я пытался убедить себя, что ничего этого в действительности не происходит, что все это сон, самый кошмарный в моей жизни, что я лежу в кровати, в нашей лондонской гостинице, рядом с Инеc или Кристиной, а лучше между ними двоими, что сейчас я проснусь и все будет в порядке. Я убеждал себя, что даже Балфур не мог настолько свихнуться, чтобы вытворять все это в действительности, есть же все-таки какие-то границы.
Если только он не принял мою мимолетную связь с Кристиной ближе к сердцу, чем я думал; черт, такой вариант мне и в голову не приходил. Вряд ли, конечно же, ну а вдруг? И теперь он пошлет машину носом в землю, чтобы убить и меня, и себя, или скинет меня в какой-нибудь канализационный отстойник, или ему уже просто по фонарю, разобьемся мы или нет. Господи, а я-то думал, что все уже утряслось; Дейви бросил героин и помирился с Кристиной, мы с Инеc тоже вроде бы сошлись, нельзя, конечно же, сказать, что все прошло и забыто, но все равно… Неужели он врал, что совсем не сердится, разве мог он тогда врать?
А тем временем меня бросало то туда, то сюда, то вправо, то влево, то вверх, то вниз, меня наклоняло вперед, затем отбрасывало назад, я лежал то на одном боку, то на другом.
Я открыл глаза. Ну, и что же я вижу?
Свет, пятна света.
А что я чувствую? Словно меня наклоняют то в одну сторону, то в другую, то вперед, то назад.
И тут я вспомнил про тренажер; чтобы освоить управление самолетом, Дейви купил специальный тренажер. Я сжал кулаки, повернулся к нему и заорал: «Ну и сволочь же ты!» — а затем отстегнул ремни и встал с «пилотского» сиденья. Под нами проплывала густо усеянная огнями долина; я шагнул к дверце, хватаясь за стенки кабины, чтобы устоять на непрерывно раскачивающемся полу.
— Гад ты, и только! — орал я. — Можешь поберечь свои силы, выключай эту игрушку, я все уже понял, мудила
Дейви все время на меня оборачивался, лицо у него было удивленное и встревоженное; он что-то кричал, но за «ревом двигателя» я не разобрал ни слова.
В конце концов проклятая ручка нашлась. Когда Дейви снова обернулся, я показал ему кукиш и снова крикнул:
— Ну и сволочь же ты! Кончай, я все уже понимаю. Весьма впечатляюще, и я искренне испугался, но теперь я понимаю — это твой долбаный…
Я нажал ручку и рывком распахнул дверцу.
Слово «тренажер» так и осталось непроизнесенным, потому что уже в следующее мгновение я наполовину висел из самолета в ревущем потоке воздуха, ежесекундно грозящем оторвать мои слабеющие пальцы от ненадежной дверной ручки, лежал и смотрел с крошечной, дай бог если в сотню футов, высоты на мелькание каких-то полей и кустов. Что-то белое, вылетевшее мимо меня из кабины, яростно затрепыхалось в воздухе, быстро отстало и упало, вроде бы в лес. Мне не хватало сил даже на то, чтобы вскрикнуть. Затем самолет опрокинулся на бок, и я упал в кабину, захлопнув своим весом дверцу; я снова лежал на сиденье, крупно вздрагивал от смертельного, не совсем еще пережитого ужаса.
— Дэнни, — раздраженно сказал Балфур, — это было до крайности глупо, а к тому же ты погубил мой бортовой журнал. Придется заводить теперь новый, но это ерунда, а вот что, если кто-нибудь его найдет и свяжет с Трехтрубным туром? Я могу нарваться на крупные неприятности. Да, Дэниел, горе с тобой сплошное. Ты уж посиди там спокойно, пока мы не сядем, ладно?
Чувствовалось, что Дейви искренне расстроен; он замолчал, пару раз икнул и еще долго бормотал что-то себе под нос.
Я лежал поперек сиденья, онемевший и оцепеневший, и тихо писался в штаны.
Когда мы садились, Дейви начал воспринимать все это более юмористически, во всяком случае он так хохотал, выруливая самолет к ангару, что впилился в «роллс-ройс», поломал пропеллер, обезглавил «серебряную леди» и сильно порубил капот.
— Ни хрена себе, — сказал он, когда двигатель смолк и на крышу кабины посыпались осколки пропеллера.
Мне бы тоже засмеяться, но к тому времени я уже снова наполовину вывалился из кабины, а смеяться, когда блюешь, не только технически трудно, но и небезопасно с дыхательной точки зрения.
Вскоре выяснилось, что секундомер тоже улетел в открытую дверь, так что Дейви так и остался в неведении, побил он свой рекорд или нет.
А больше он его не штурмовал.
Пять недель спустя, в Майами, я нечаянно сдержал свое слово и убил его, самым настоящим образом.
Глава 11
— Дэни-эл, зараза! Ну, как ты там?
Ричард Тамбер вывалился из арендованного «феррари», вкатился по ступенькам на паперть, привстал на цыпочки и обнял меня.
— Ну-у… как же это здорово, после стольких лет… — Он саданул меня кулаком в плечо. — Уэйрд!
Я окинул взглядом улицу, не слишком ли много зрителей собрал этот спектакль. Их не было вовсе — в воскресенье вечером порядочные люди не мокнут под холодным дождем, а ужинают в кругу своих порядочных семей.
— Привет, — сказал я, — Рик. Заходи. Как дела?
— Сказочно, просто сказочно. — Тамбер вошел в распахнутую мною дверь. — Так и живешь в своем мавзолее? — Он крутил головой, непрерывно кивая, прищелкивая языком и потирая затянутые лайкой руки. В этот самый момент откуда-то сверху донеслось хлопанье крыльев, а затем недоуменное воркование изголодавшегося голубя.
— Во, — обрадовался Тамбер. — У тебя, гляжу, и живность завелась.
— Вроде как, — кивнул я, помогая ему выпростаться из шубы. Под шубой обнаружился мешковатый костюм, сшитый очень скверно, но зато (тут уже я нисколько не сомневался) стоивший очень дорого. Шелковая рубашка, а то как же. Бабочка. Сверхтонкий кожаный кейс (а ведь когда-то он ходил с алюминиевым) и… очки «порше». Еще несколько месяцев тому назад я бы на что хошь поспорил, что в кейсе у него «филофакс»
[57]
, но кто-то сказал, что теперь это (боже спаси и помилуй) не в понт.