Воронья дорога - читать онлайн книгу. Автор: Иэн Бэнкс cтр.№ 62

Он неуклюже перемахивал с балки на балку, от стропила к стропилу. Ну, точно макака, думал он. Мерзли ноги, и при этом он обливался потом! Жутко хрустели колени и шея – и поделом недоумку, возомнившему себя на старости лет акробатом.

Он оглянулся на свет – его источник, купол обсерватории, был теперь в добрых двадцати футах. Оглянулся и подумал, не вернуться ли. В самом деле, сколько можно дурака валять?

Но уж коли начал, надо закончить.

И тут он заметил впереди сияние. Слабейшее, оно просачивалось между двумя балками. Он улыбнулся: «То, что нужно!» Еще одна балка преодолена, и ближе свет. И уже виден край лючка, и вот уже Фергюс наклонился над ним. Мягким светом нарисован квадрат в потолке. Слышны голоса. Вот же корова безмозглая, радио, что ли, слушает посреди ночи?!

Снова он опустился на колени, уперся пятками в балку. В коленных чашечках здорово кололо – почти вся его тяжесть пришлась на них.

Он нащупал края квадратной крышки, аккуратно ее приподнял. Старушка наша голову свихнет над тайной запертой комнаты, если сейчас возьму да спущусь неслышно, разденусь и лягу рядом! И шиш когда догадается, как мне этот фокус удался! Впрочем, догадается – утром пройдет по следу и все поймет. Зря торцевую панель чуланчика на место не поставил – через нее светит из обсерватории. Хотя ерунда это. Вряд ли Фиона сюда полезет.

Ближайший край крышки приподнялся над балкой дюйма на три. Придерживая его, Фергюс наклонился, заглянул в комнату и улыбнулся: интересно посмотреть на Фиону под таким углом.

Голоса. Теплый воздух и голоса.

– О… Боже, боже, боже, боже… Да, да, да, да…

Не сразу до него дошло, что происходит.

Но дошло.

На постели лежала Фиона. Одеяло полуоткинуто, в комнате горит только свечка возле кровати. Волосы рассыпаны по подушке, вторая подушка – на полу…

И здесь же – Лахлан Уотт. Обвил Фиону ногами, ритмично вздрагивает всем телом. Одна рука сжимает ей грудь, другая зарылась в волосы, пальцы обхватили шею. Одеяло ползло вниз, Фиона раскидывала руки, хваталась за край простыни, за край прикроватного столика. Голова ее моталась из стороны в сторону.

– Да, да, да, да…– снова забормотала Фиона, и Лахлан, худой, жилистый, сильный, точно степной бык, потянул ее на себя, раздвинул ей ноги, усадил верхом. Фиона прильнула, обняла его за шею, и через несколько вертикальных тычков он ее снова опрокинул на кровать. Фиона застонала, не отпуская его шею, потом выпрямила кверху ноги над его содрогающимися худыми ягодицами, стала гладить ступнями его ляжки и икры. Одной рукой схватила его за зад, прижала чреслами к себе, а другой водила по всему его телу, лаская ребра, талию, бедра. Еще раз простонав, сунула ладонь под него, взялась за мошонку. Стала гладить, пожимать, перебирать.

– Уй, ё-о!..– откликнулся на это Лахлан Уотт, выгибаясь в дугу.

Фиону затрясло, ее стоны перешли чуть ли не в визг. Несколько частых судорожных вздохов – и она замерла, вжав голову в ложбинку между плечом и шеей Лахлана Уотта.

Фергюс беззвучно опустил крышку люка.

Он очень замерз, и вдобавок не выдержал мочевой пузырь. Теплая жидкость текла по мошонке и ляжке, но уже колено – студила. И все же уходить он не торопился. Постоял на коленях в потемках, послушал ослабевающие звуки страсти.

Наконец медленно повернулся и, удвоив осторожность, совершенно протрезвевший, двинулся к зыбкому свету в дальнем углу холодного и тесного чердака.

Если год нашего безумия 1990-й начался для меня неблагоприятно, то вскоре Рок, или госпожа Удача, или его величество Шанс, или Господь Всемогущий, или Жизнь, или Эволюция – кто бы то ни был, что бы то ни было – принялся (лась, лось) доказывать, что запутанный клубок ужасных неприятностей, пришедшихся на первые дни года, был всего лишь мягкой, скромной прелюдией катастроф, запланированных для меня на предстоящие недели и месяцы… И эти катастрофы посыпались на мою несчастную голову с такой скоростью и в таком количестве, что я, переживая их, даже испытывал некое противоестественное удовольствие… какое испытывает, вероятно, медведь от медвежьей болезни при встрече с охотниками.

Отношения между Гавом и тетей Дженис теперь смахивали на перманентный пожар в доме, и я подчас мечтал, чтобы они дотла сгорели в этом пожаре. Мечтал, лежа ночью без сна и слушая, как они занимаются любовью, и подозревая, что это навязанное хобби со мной разделяют не только жители окрестностей, но и все население Северной Европы. Ох, и свалял же я дурака, добровольно предложив спать на диванчике в гостиной, когда у нас бывает Дженис. Внесено это предложение было – как я полагал, с явным сарказмом – однажды вечером, когда Гав и Норрис пытались в микроволновке приготовить пападамы [73] . Проблема локальной непропекаемости послужила поводом для напряженной и жаркой дискуссии, и результаты их первой попытки крайне походили на загогулины Брайля. Также Гаву и Норрису не давала покоя злополучная неустойчивость трех кучно расположенных друг к дружке пападамов, обусловленная отнюдь не только судорожными рывками поворотного круга. Наконец мои соседи по квартире склонились к идее индивидуального распределения полуфабрикатов на стеклянной доске и организовали, по их словам, «мозговой штурм» для конструирования необходимой опоры. Я одолел соблазн заметить, что для мозгов с плотностью вакуума задача что-либо штурмовать так же непосильна, как для человека с фамилией Коган – получить лицензию на торговлю копчеными свиными ребрышками в Мекке в разгар Рамадана.

– Зажим «крокодил»! Только хром соскоблить нужно.

– Не-а, под хромом-то все равно металл. Может, заэкранировать?

– Не годится, должна быть пластмасса. И желательно – не термореактивная.

– Слышь, Гав,– сказал я из дверного проема,– я с диванчика только на фут свешиваюсь, с обоих концов. Могу калачиком поспать, пока вы с Дженис в спальне прохлаждаетесь, и паче того, когда вы там горячитесь.

– Че? – изогнул Гав толстую шею, чтобы взглянуть на меня, и нахмурил тяжелый лоб. Почесал под мышкой через рукав регбистской футболки и кивнул: – Ага, годится.– Похоже, мое предложение ему понравилось.– Спасибо, Прентис, ты классный чувак.

И снова повернулся к микроволновой печи.

– Что, если подвесить вот здесь, в середине, на нитке? – проворчал Норрис, почти целиком засунув голову в печь.

Он так и не снял белый лабораторный халат. Норрис принадлежал к той категории прирожденных медиков, которым суждено к вершине своего профессионального мастерства продираться через густейшие тернии похмелья. Дай бог, доучится – будет по долгу эскулапьей службы грозить пальчиком простым гражданам, которые за неделю выпивают меньше, чем он за вечер.